Шрифт:
Закладка:
– Смешать принципиальное признание всех средств борьбы, всех планов и приемов, лишь бы они были целесообразны, с требованием в данный политический момент руководиться неуклонно проводимым планом, если хочешь толковать о тактике, это значило все равно, что смешать признание медициной всяких систем лечения с требованием держаться одной определенной системы при лечении данной болезни.
– Стоп, стоп, – решительно остановил своего собеседника, вдруг почувствовавший силу доморощенный гений, – Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни.
От неожиданности голос умолк и в санитарном узле воцарилась зловещая пауза. Участники беседы растерялись. Один испугался собственной наглости, а второй изумился сообразительности и уверенности в себе предполагаемого вождя. При этом оба показали друг другу недюжинную эрудицию, хотя в действительности один из них процитировал чужую мысль из работы зловещего политика под названием «Что делать?», а другой оборвал его известным афоризмом того же автора – Ульянова-Ленина. Ни один из них не подозревал, что противоположная сторона использует интеллект одного и того же источника.
– Ну, ладно, – приободрил себя невидимка и вновь взял жесткий тон, – Слушай, что дальше делать, а то тут вы все смелые, а как на люди…
В этот раз Бося не посмел перечить, подвинулся вместе с ведром поближе и приготовился внимать и запоминать инструкции неведомого заговорщика. Монолог невидимки продлился около часа. Потенциальный предводитель даже начал ерзать на ведре, отчего последнее противно скрежетало по кафельному полу. Наконец, голос умолк и Бося понял, что теперь можно уходить.
Молодой человек поднялся, с размаху пнул ведро, и оно с грохотом исчезло во мраке дальнего угла. Маска «Фудо» – воинствующего защитника учения с огненным мечом исказила его лицо, и даже цвет стал точно таким же – зелёным.
– Алексей Савельевич! – резко окликнул его невидимка и затем укоряющим тоном продолжил: – Ну, нельзя же так! Что ж ты его пинаешь – пригодится ещё. Скромнее себя веди, скромнее. Как понадобится, приходи – получишь дальнейшие инструкции.
Бося замер от неожиданности. Он никак не мог привыкнуть, что к нему обращаются по имени и отчеству и опять не сразу понял, что речь идёт именно о нём. Больничный феномен с благоговением посмотрел на собеседника, но кроме поганого тельника так ничего и не увидел. Молодой человек ещё немного потоптался, ожидая дополнительных указаний, но таковых не последовало, и он поплёлся к выходу.
Чем больше Бося удалялся от невидимого наставника, тем увереннее себя чувствовал. Каждый последующий шаг становился всё тверже и твёрже. Из подвала он вышел уже с маской «Аякаси» – призрака, обладающего сверхъестественной мощью. Открытый взгляд говорил о силе духа и жесткости намерений. Вождь больничного пролетариата возвращался в палату с уже готовым планом действий.
Паркетный пол в холле первого этажа блестел влагой. Тетя Фрося только что помыла его и теперь размахивала шваброй в начале коридора. Уборщицу побаивались все. Даже главный врач прекращал самые важные совещания, когда в его кабинет вваливалась тетя Фрося, чтобы исполнить свои прямые обязанности. При этом весь присутствующий люд молча выбегал в приёмную, где терпеливо дожидался окончания уборки, а сам начальник позволял себе остаться в кресле, высоко задрав ноги.
Второй этаж был последним этажом, на котором допускалось находиться психически больным. Здесь располагалось несколько процедурных кабинетов и отделение реабилитации, которое в народе называлось «курортным». Действительно, здесь было уютно, и обстановка располагала к отдыху. Обилие зелени и огромный аквариум должны были благотворно влиять на здоровье обитателей второго этажа. Солнечный свет через верхнюю часть окон проникал внутрь, освещая длинный коридор. Сестринский пост был снабжён мониторами слежения за обстановкой, как в палатах, так и в процедурных кабинетах. Вместе с медицинской сестрой здесь находился дюжий охранник из числа подчинённых Куроедова. Возможно, именно его присутствие здесь обеспечивало тишину и спокойствие.
На третий этаж допуск запрещен был всем, кроме обслуживающего персонала, поэтому жизнь и быт медиков оставались тайной для больных.
Бося на цыпочках шагал вдоль стены холла, чтобы не оставить следов на мокром паркете. Бочком он хотел проскочить мимо уборщицы незамеченным, но не тут то было.
– Стой! – громогласным голосом гаркнула тетя Фрося, – Ты, что тут мне, шельмец, опять весь пол исрачкал?!
Последнее слово в её гневной тираде вовсе не было оговоркой. С помощью такого исковерканного и похабного глагола грозная тётка начинала любой скандал. Частенько в подобных шумных потасовках уборщица применяла тяжёлую связку ключей от всех дверей унитарного медицинского учреждения. Вот и сейчас она достала её из кармана и многозначительно крутила в руке, намереваясь то ли дать отпор, то ли кинуться в атаку на противника.
Однако в этот раз Бося ничуть не испугался. Маска «Хакуко» – белой лисицы озарило его лицо, и он лукаво посмотрел на тётю Фросю, склонил голову на бок и, стараясь придать голосу как можно более доброжелательную интонацию, спросил:
– А что, товарищ женщина, тяжёлая у вас работёнка?
Уборщица в первый момент оторопела. Никто ещё так участливо не интересовался её трудом. Маска лживой лисицы не обманула её. Она недоверчиво посмотрела на собеседника и промолвила:
– Ну, так ничего себе. Справляемся.
– Ну, ничего, ничего, – ласково произнёс Бося, потрепал уборщицу по плечу и двинулся дальше. Удивленная тётя Фрося долго смотрела ему вслед, а с мокрой тряпки тонкой струйкой стекала вода, образовывая мутную лужицу возле ног женщины. Только звон связки ключей, которую уборщица уронила на пол, привёл Ефросинью в чувство.
Больничный феномен уже стремительно шагал к своей палате. Заложив руки за спину, он посматривал по сторонам загадочным и радостным взглядом человека, который вдруг обрёл мечту. Только что Бося поднялся из подвалов беспросветной жизни забитого, но не лишённого тщеславных помыслов, больного. Теперь сортирное солнце озаряло его путь к высотам существования, а именно к кабинету на третьем этаже.
Бося ворвался в палату, по инерции сделал несколько шагов, после чего, резко развернулся и направился в свой угол. Он с размаху, не разуваясь, навзничь плюхнулся на кровать, заложил руки за голову и мечтательно уставился в потолок.
Обитатели палаты сразу заметили изменения в поведении соседа, но вида не подали. Только взлохмаченный Сергей Ильич энергично потер ладонями и радостно произнес: «А может нам…», но тут же был остановлен Свистуновым.
– Рот закрой, – резко произнёс Семён и ласково продолжил, обращаясь уже к больничному гению, – Милостивый государь, что такого случилось? Что так преобразило лик ваш?
Тимофей Иванович удивлённо вскинул брови – таких оборотов речи от Семёна Семеновича он никак не ожидал. Бося порывисто вскочил с кровати и спросил:
