руками и кланялся.

Банифаций этого не видел. Он задумчиво сидел внутри, прикрыв глаза и размышлял.

«Надо Советника привлечь к организации праздника, хотя у него дел и предостаточно… Есть ещё министры всякие, нужно с ними посоветоваться… О чём советоваться?! За кого Агнессу отдавать, или какая программа должна быть?! А чего я больше хочу? Устроить пышные торжества по случаю совершеннолетия или турнир среди прынцев?! Мдя.»

С площади Иван машинально повернул карету на набережную. Он подъехал к тому месту, где когда-то они с Агнессой впервые уединились и сидели рядышком, полночи разглядывая звёздное небо.

Карета остановилась. Банифаций выглянул в окошко, потом распахнул дверцу и вышел на свет божий.

— Посоветоваться мне с тобой надо, Ванятка, — сказал Царь и присел на старенькую скамейку.

Иван спрыгнул с облучка и с готовностью сел рядом.

Банифаций покосился на него, но не стал пенять за бестактность, а только покачал головой.

— У тебя замашки не простолюдина, — сказал Банифаций, — я давно это заметил. Скорее всего, ты — ретивый отпрыск какого-нибудь вельможи, рассорившийся с родителями и сбежавший из дома. Так?..

Иван молчал. Он смотрел на утреннюю рябь реки и постукивал себя плёточкой по голенищу.

… — Дурак ты, Ваня, вредный, упёртый и у себя на уме, — продолжал Банифаций, — но такой радости, какую ты носишь в себе, я никогда в жизни ни у кого не видел. У тебя, Ваня, огромный свет внутри, такой большой, что ты ещё и с другими делишься и заражаешь их радостью. Мне кажется, это свет оттуда, — Банифаций посмотрел в небо, — вот я тебя сейчас не как слугу своего спрашиваю и не как Советника, а просто как хорошего человека: скажи мне, как принцессе жениха выбрать? На какие качества внимание больше обращать, как считаешь? Хорошо было бы, конечно, если бы избранник таким же, как ты, был — светлым и чистым. Но это редкость. Достаток портит человека, наследник престола, как правило, корыстен, прагматичен и бездушен…

— Неправда Ваша, — улыбнулся на Царя Иван, — разве ж дело в том, какого ты рода-сословия?! Все люди рождены как чистый лист бумаги, и каждый пишет на нём свою судьбу сам. Моя нянька-кормилица любила повторять: каждый человек — такой же, как и ты, и если ты видишь в них зло — это только твоё восприятие, любое твоё суждение о другом — иллюзия и всего лишь твое представление о «плохой» части самого себя!

— Мудро сказано, — согласился Банифаций.

— В каждом из нас свет божественности, Ваше величество, и если счастлив я — все вокруг становятся счастливыми.

— Так не бывает, юноша! — сморщился Царь.

— Когда Вы смотрите на свою дочь — что вы чувствуете?

— Радость, упоение, счастье!.. — улыбнулся Банифаций.

— Вот! Это потому что она чиста и светла, и этот свет она даёт вам!

— Это понятно — она моя дочь, я люблю её безоговорочно! А как же любить всех, если в мире столько пороков?!

— Да, в каждом из нас они есть, Ваше величество, но каждый из нас просто может осознать это, принять свои пороки и простить себя!

— И всё?! Так просто?

— Нет, если бы всё так было просто… Но главное — начать с себя! Спасешься сам — спасутся тысячи, — сказал один пророк.

Банифаций встал, подошёл к берегу и, скрестив руки, долго смотрел вдаль.

А Иван лёг на скамью лицом к небу и, прикрыв веки, улыбался каким-то своим думкам.

* * *

Весть о чудесном омоложении царя Пантелеймона дошла и до царства-государства Банифация.

Банифаций ехидно усмехался:

— Ишь чего удумал, прощелыга! Никогда не бывать тебе моим зятем!

Он повелел Советнику не пускать во дворец помолодевшего царя Пантелеймона, ни под каким предлогом.

— Его владениям позавидует любой монарх, — попробовал возразить Советник, — и если к его богатству присовокупить его молодость…

— Дьявольщина это и колдовство, а не молодость! — топнул ногой Банифаций, — я сказал — не пущать!..

А Агнесса с каждым днём грустнела. Никого так не угнетает праздник совершеннолетия, как принцесс, которых отдают замуж против их воли. Она подолгу сидела у себя в спаленке и грустно напевала длинные печальные песни.

Однажды ей стали подпевать. Это было так ненавязчиво и красиво, что она не сразу поняла, что поёт не одна. Сначала Агнесса искренне возмутилась: «Кто имеет такую наглость дразнить меня?!». Но потом её взяло любопытство, и она снова начала петь, но уже вызывающе громко и затейливо. Некто, стоящий у неё под окнами, не умолк, а даже напротив, он принял негласное условие и не отставал от принцессы. И это было так непринуждённо и весело, что Агнесса не выдержала, засмеялась и подошла к приоткрытому окну.

За ним стоял Иван. Он приветливо улыбнулся ей и сказал:

— Добрый день, Ваше высочество!

Агнесса смутилась и не ответила. Но уходить от окошка ей почему-то не хотелось.

— Угадайте, что у меня в руке, Ваше высочество?!

Агнесса прищурилась, подумала мгновение и ответила:

— Кучерская плеть!

Иван поднял брови и засмеялся так, будто это была шутка века.

— Холодно!

— Ну, тогда уздечка!

— Ах, Ваше высочество, довольно! Боюсь, третья попытка будет ещё неудачнее, поскольку вы не знакомы с конской упряжью!

Он вынул из-за спины руку: в ней была огромная алая роза.

— Боже, какая красивая! — округлила глаза принцесса и распахнула окно. Она протянула руку за цветком, но окно было слишком высоко. Тогда Иван взял розу в зубы и ловко подтянулся на руках ближе к Агнессе.

Она осторожно приняла подарок и поднесла розу к своему лицу. И это было так прекрасно, что Иван просто растаял от счастья.

— В моих клумбах нет таких роз! Где ты её взял?!

— Вырастил, за домиком садовника, — просто ответил Иван.

— М-м, а что у тебя там ещё растёт? — игриво поинтересовалась Агнесса.

— Всякое, репа, например, и один большой подсолнух!

Агнесса игриво расширила глаза и засмеялась.

— Покажешь?

— Айда! — сказал Иван и протянул вверх руки.

Агнесса с готовностью вскочила на подоконник, оставив на нём розу, и прыгнула вниз с девичьим визгом. Иван мягко принял её лёгкое тело на руки, но отпускать не спешил. Её лицо было так близко, что Иван видел своё отражение в её глазах. А потом он почувствовал биение её сердца. Оно становилось таким частым и сильным, что заглушило все звуки мира.

— Поставьте меня на землю, кучер! — строго сказала Агнесса.

— Нет, — ответил шёпотом Иван, — тут вам самое место.

Он приблизил свои губы к её полураскрытому нежному ротику. Агнесса не противилась, она медленно прикрыла глаза и подалась ему навстречу. Поцелуй был мягким, сладким, и бесконечно