— Вике досталось от жизни, Жанна. Эта девушка переполнена добротой и скромностью, она… как моя мама, — слова звучат слишком странно из моих уст, и тетка это подмечает мгновенно. Поправляет волосы и прячет потрясение.

— Твоя мать сгубила Сашу, помнишь? Твой отец, обезумевший навязчивой идеей любви к нелепой женщине, пустил себе пулю в голову, — колко напоминает о прошлом, разрушая мое терпение. Невольно руки сжимаются в кулаки, и ужасно хочется въебать по смазливому личику.

Наши с Жанной отношения — бомба замедленного действия.

Когда-нибудь эта бомба рванет, зацепив все наше окружение.

Я достался Жанне озлобленным шестнадцатилетним подростком, который уже умел тратить отцовские деньги и трахать шлюх, но никак не приспособлен был к самостоятельной жизни. Тетка меня ненавидела так сильно, насколько способно человеческое существо. Сильнее она ненавидела только мою мать.

К маме Жанна питала ненависть с самого первого дня. Когда отец женился, тетка напилась и подожгла подол маминого платья. На медовый месяц Жанна купила путевку и полетела вместе с ними, портя все одним своим присутствием. Но отец никогда зла на нее не держал.

Вообще все считали, что папина сестра обижена жизнью, за что не возьмется — все рушится. А ее отношения с мужчинами достойны отдельных многосерийных экранизаций. Таких сволочных баб мир ранее не видывал. Детей у Жанны не было — по молодости переспала с каким-то ходячим венерическим букетом, пошло заражение, все, что можно вырезали. Мама учила меня относиться к родственнице с пониманием. А я не мог.

Именно поэтому, когда Жанна заменила мне семью, случился мой второй личный конец света. Это стало ударом, и из-за скандалов мы просрали большую часть отцовского бизнеса, который я долго и упорно восстанавливал кровью и потом.

— Ты дашь мне денег? — Жанна вот-вот лопнет от нетерпения.

— Нет! Я уже достаточно потратил на твои идеи, но ты ничего не смогла довести до ума.

— Ах, так? Тогда я размажу тебя, как крошечную букашку, поставлю на колени и ты будешь молить меня…

— Жанна! — вот и лопнуло терпение. Хватаю тетку за плечи и трясу, чтоб заткнулась. — У тебя вроде новый любовник, проси инвестиций у него!

— Не смей трогать моего мужика, понял? Он ни копейки мне не даст!

— Потому что знает, что ты все проебешь? — нагло улыбаюсь.

— Я поняла, Герман. Какой мелкой крысой был, таким ты и остался! — когда заканчиваются аргументы, Жанна всегда переходит на открытые оскорбления, а голос звучит противно и оглушающе, как ультразвук. Это именно тот случай.

— Твой отец тебя не правильно воспитывал, любил тебя, мудака, а мать! Эта дура каждому твоему капризу потакала, в жопу целовала! — визжит наглая девица, ударяя меня по груди кулаками.

— Не смей трогать мою маму! Она святая женщина, потому что терпела тебя. — Нарочито низким голосом выдыхаю ей в макушку, когда та в слезах пытается схватить меня за майку.

— Я ненавижу тебя! Ты наглый самовлюбленный гад! Денег он пожалел, как будто обеднеешь, подарив мне пару миллионов!

— Что ты мне говорила, когда я, двенадцать лет назад в ногах у тебя ползал и просил добавить мне пару тысяч? — отодвигаю Жанну от себя, но та, как уж вертится, вырывается, орет дурью, будто я ее убиваю.

Сука!

Охранник хватает Жанну, а дальше уже не мои проблемы. Мне нужно перевести дыхание, подумать о хорошем. Иначе мозги просто взорвутся от такого штурма. Жанна — редкая смесь всех грехов и отрицательных качеств, которую я перевариваю с огромным, блядь, трудом.

Не думая ни о чем, с пустой головой, я выхожу на улицу и сажусь на лавку на заднем дворе. В футболке холодно, но сейчас мне плевать на все. Пусть мозг остынет, пусть эта встреча развеется осенним ветром и смоется мелкими крапинами дождя.

— Все хорошо? — голос звучит слишком близко, и я моментально на него реагирую.

Напротив меня стоит Малинова в расстегнутом пальто и моей курткой в руках. Раздраженно киваю и опуская тяжелую голову, зарываясь ладонями в своих волосах.

— Фаина Ивановна попросила передать вам это, — тихо бормочет девушка, протягивая мне куртку. — Очень холодно, Герман Александрович. Мы боимся, что вы заболеете.

— Кто это — мы? — вновь поднимаю глаза на раскрасневшееся лицо Вики, и та смущенно улыбается.

— Фаина Ивановна и я, — нежность в голосе и теплота ее взгляда, наверное, способны отогреть даже самое ледяное сердце. И мое поддается.

Забираю тряпку из ее рук и устало накидываю на плечи.

— Проблемы? — Вика поджимает губы, несмело прикусывает нижнюю и кутается в пальто, запахивая его полы. — Мне уйти?

Наверное, первая девушка, спрашивающая, что ей делать и как не нарушить мой комфорт.

— Останься, — ладонь стучит по мокрой лавочке, приглашая Малинову присесть рядом.

Вика осторожно садится рядом со мной и смотрит куда-то вдаль. От влажного воздуха ее волосы непослушно вьются, что вызывает мою улыбку. Хочется прикоснуться к ним и пригладить, вдохнуть их запах полной грудью, чтоб до боли щемило, до помутнения в глазах.

— Здесь так тихо и спокойно. И эта лесная сырость так убаюкивает. — Бормочет себе под нос тихим голосом, перебирая пальцами, красными от прохлады.

— Споешь что-нибудь? — Вика усмехается от неожиданности.

— Прямо сейчас? — улыбается.

Я хочу услышать ее голос. Чтобы он вытеснил из головы напряжение и тупые мысли.

— Что мне спеть? — не дождавшись моего ответа, снова спрашивает.

— Что угодно, это сейчас не имеет никакого значения. Просто спой для меня.

Вика медлит, улыбается и молчит, также нервно и глупо перебирая собственные пальцы и поглаживая ладони.

Громко выдохнув, девушка выпрямляет спину и опускает ладони на мокрую скамейку.

— Потерять образ свой,

Отражая любовь, разбитыми окнами.

Приковав на замок, поджигаю любовь

Я спичками мокрыми.

Свет и мрак-всё внутри,

Выбирай и бери

Послушная, гордая?

Кто же я?

Голос звучит несмело, мягко, нежно. Им можно заслушиваться снова и снова, наслаждаться, растворяться в нем. Осенний ветер разносит ноты по лесу чуть слышным эхом.

Сердце трепещет. Моя канарейка. Чуткая, открытая, покладистая.

И голос райский. Без преувеличений и прикрас. Голос, от которого колючие мурашки табуном пробегают по спине, и бросает в холодный пот, сводит с ума, заставляет рассудок тонуть в каждом чистом звуке, следовать за каждой нотой и внимать ей, как святыне.

— Не понравилось? — перебивает поток мыслей, взволнованно смотрит мне в глаза. Напряжена до предела, снова краснеет и прикусывает губу.

— Я хочу тебя, Виктория Юрьевна Малинова, — выдыхаю ей в лицо, и оно покрывается багряным оттенком.

— Я… я… не знаю, что