На следующий день все тело было в синяках. Это я еще приземлилась на мягкое, то есть на Андреева. Две недели я изворачивалась, чтобы не заголиться при родителях. Разборок не хотелось. Спасло то, что в квартире было холодно и не нужно было объяснять постоянное ношение спортивного костюма под горло.

Больше Андреев не делал мне гадостей. Вернулась нормальная спокойная жизнь. И вскоре я про него забыла. Других приключений хватало.

Из-под колес летят брызги. В машине жарко. Дешевый ароматизатор пахнет апельсинами.

– У меня тогда было сотрясение мозга, – говорит Андреев. – Мать орала, хотела с милицией в школу заявиться.

– Зачем?

– Думала, меня избили. Еле отговорил от скандала. Сказал – с лестницы упал.

Он многозначительно посмотрел в мою сторону.

– А что… надо было, пусть бы шла. Фига с два бы ты сейчас в школе работала. Был бы привод в милицию.

– Да ладно! За что это?

– Ты же на меня набросилась. Ага, скажешь, нет? Там бы не разбирались! У меня тетка в милиции работала, между прочим…

Засмеяться? Посмотреть как на дурачка?

– И что – спасибо тебе сказать? Оно тебе сейчас надо?

Андреев пожимает тяжелыми плечами. Сейчас ему это, конечно, не надо.

– Зачем ты налил мне кефир?

Молчит.

– Я бежала километр в кедах. В январе!

– Могла бы в магазине погреться. Или потеряшки в раздевалке взять. Я кстати, потом всё принес и на место положил.

– Ты был злым человеком.

– Не-а!

– Злым и очень глупым.

– Вот последнее – в точку.

Молчим. Мимо – мокро-ледяной город.

– Ну, извини.

– Ну, прощаю.

Мы еле тащимся по оживленной трассе.

Снова раздается звонок. Средняя девочка что-то явно выпрашивает, Андреев терпеливо отвечает. Мы почти приехали. Ребенок в кресле начинает недовольно возиться.

– Надеюсь, их матери повезло больше. Или ты ее тоже… кефиром?

– Ну что ты! Я же был уже взрослый, поумнел. Это тогда дурак был. Нет, я красиво ухаживал. Даже один раз стихотворение написал. Правда, не в рифму. Как это…

– Белый стих.

– Точно. Белый стих.

Эпизод 22

Сюрприз

Когда старшие девчонки поколотили Машку возле гаражей, никто не удивился. Потому что сама виновата. Нечего было нарываться! Это ж какую наглость надо иметь – плюнуть с третьего этажа в пролет лестницы. И попасть! Ну и что, что матом послали? Тоже послала бы – и все по-честному.

Конечно, мы и сами виноваты – не уберегли. Ведь они же объяснили ей популярно: «Все, ты попала. Тебе не жить. Поняла, нет?» Ясно, как летний день. Взрослые, между прочим, тетки – класс восьмой! Три дня мы Машку честно пасли – шли вчетвером до самого дома. А на четвертый – расслабились, и дура Машка отправилась домой одна. Далеко от школы она уйти не успела. Когда мы выскочили, все было кончено. Она сидела вся в грязи и размазывала по щекам рыжую строительную глину. Надо сказать, досталось ей не сильно – так, больше припугнули. Но вот одежда… это был полный кошмар.

Мы стояли и смотрели. А что тут скажешь? Жизнь…

Мимо шла женщина, остановилась и принялась нас ругать. Мы раскрыли рты и уставились на нее. Потребовалось минуты три, чтобы разобраться – бедную девочку отделали не мы. Женщина подошла ближе и присела возле Машки.

– Кто это был?

– Ы-ы-ы-ы… не знаю-у-у…

Все правильно. Молодец. Кодекс чести.

Женщина была знакомая, но не очень. Очевидно, она работала в школе, уж больно примелькавшееся лицо. Но точно не в старшем блоке – там мы почти всех знали.

– Пошли, – сказала она.

– Куда?

– Обратно в школу. Не можешь же ты так домой идти.

И мы пошли за ней. На вахте застыла удивленная техничка. Какой-то мелкий так долго оборачивался, что врезался боком в стену. Мы шли в младший блок. На втором этаже незнакомая учительница дала нам пятьдесят копеек и велела купить в столовой колобки. Когда мы, удивленные столь внезапной добротой, прибежали с покупками, она уже чистила в туалете Машкину куртку и сапоги, а сама Машка сидела за ее столом, листала детский журнал и выглядела жутко довольной – от ее расстройства и следа не осталось.

Потом мы ели колобки и пили остывший чай из эмалированного чайника – там осталось ровно на один стакан, и мы честно отпили из него каждая по три глоточка. Потом куртка немного просохла, и мы ушли.

Нам было легко, хорошо и весело.

– А хорошая она, правда?

– Ага. Вот бы нам такую. Добрая.

– Да-а.

И тут Машка сказала:

– Вот я дура! Даже не спросила, как ее зовут!

– Да на что тебе?

– Хочу ее отблагодарить.

– Ну, и как ты отблагодаришь? И вообще… Ты же «спасибо» сказала?

– Сказала.

– И мы сказали. Вот и все!

Но Машка так прониклась чувством благодарности, что и слушать не стала. А мы не стали спорить.

На следующий день она явилась вся загадочная.

– Сегодня после уроков пойдем к той учительнице. Я подарок приготовила.

Мы посмотрели к ней в портфель.

– Не пойду, – решительно заявила я. – Глупость какая.

– Че это – глупость?! Мне бабушка сама отдала.

– Вот и отнеси обратно бабушке своей. Нормально, нет? Незнакомому человеку полотенце дарить? Ты бы еще носки принесла.

– Во-во… бабушкины!

– А-ха-ха!

Машка надулась, но серьезно не обиделась. Она вообще была человеком широкой души. Конечно, она не унялась и на следующий день пришла с новыми дарами. В портфеле была книга.

– Марина Цветаева, – прочитала я. – «Осыпались листья над Вашей могилой…» Маша, ты дура.

– Че это?

– Да ниче! Кто нормальный такие книжки дарит? Фу, я даже читать бы не стала, а сразу кинула бы в твою башку.

После третьего урока Машка подошла ко мне. Она, конечно, снова не обижалась.

– Слушай, у тебя деньги есть?

– Есть немного.

– Дай, я потом отдам.

Я вытряхнула из карманов мелочь. Во время перемены Машка обошла всех и наскребла один рубль сорок восемь копеек. Мы покрутили пальцем у виска. Добрая учительница еще не знала, с кем связалась.

После уроков мы пошли в магазин. На полках было голо и уныло. Только консервы «Завтрак туриста» возвышались правильными пирамидками да в углу стоял стеллаж с уксусом и подсолнечным маслом.

– Пошли смотреть конфеты.

Конфеты оказались только одного вида, да и те так себе – карамель «Студенческая», восемьдесят пять копеек за килограмм. Нас они не вдохновили.

В «Канцтоварах» было интереснее, мы даже предложили купить фломастеры. Но Машка брезгливо отвернула