– Нас убьют.

– А мы по-быстрому.

– Ага…

Руки дрожали. На столе возник коричневый пузырек.

– Ты вытаскивай.

– Нет, ты.

– Он не взорвется?

– Давно бы уж взорвался, если бы надо было.

– Тяни-тяни-тяни… помогайте, че!

– Бли-и-ин, мы дуры.

На тряпке (спасибо, что сухой тряпке!) обливался маслом НАТРИЙ – его можно резать ножом, он бегает по воде…

– Чур я режу!

– Давай.

– Эй! Она что говорила! С половину горошинки!

– Ну! А это что?

– Это, что ли, горошинка?! Картоха!

– Ой, да не лезьте вы под руки!

– И куда мы его?

– Как это куда? В ведро!

Сейчас мы кинем ЭТО в ведро. Мы переглянулись. В этот момент мы не думали о гневе классной, которая может накрыть нас за такими нехорошими делами. Мы вообще не думали об опасности. Перед глазами был летающий серебряный шарик, с шумом несущийся по воде стеклянного тазика.

– Один. Два. Три.

«Аш-ш-ш-ш!» – натрий издал резкий звук, похожий на крик. И взорвался со страшной силой.

Мы забились по углам – ни живы ни мертвы. В ведре еще раздавалось глухое шипение. Мы боялись к нему подойти. Только сейчас до нас дошло, с какой адской штуковиной мы решили поиграться.

– Куда ведро?

– Ну его на фиг. Я лично в туалет не потащу.

– Блин. Пол мыть надо. И еще эта коробка…

– Вот мы тупые! Давайте коробку в сейф, как было, а ведро в раковину.

– Быстро.

– Быстро!

Ведро обернули тряпками и осторожно подняли. Странная субстанция медленно провалилась в слив и на прощанье зловеще булькнула. Ничего не случилось. Вздох облегчения. На всякий случай мы не стали трогать раковину и сбегали за свежей водой в туалет.

А через пять минут после вытирания последней капли в кабинет влетела наша легкомысленная классная руководительница. Она застала совершеннейшую идиллию – мы сидели в полумраке, с учебниками в руках – одинаково прямые и тихие.

– Извините, девочки, задержали на совещании. А чем это пахнет? Ничего не случилось?

– Нет. Нет!

– Людмила Геннадьевна, а мы в лаборантской убрались!

– И посудки ваши все помыли!

– Девочки! Я кому говорила – никогда без учителя не входить… Я же вам говорила…

Все, понеслась… Ну, это не страшно, пусть ворчит. Главное, мы остались живы – с глазами и с руками. Руки, кстати, нещадно щипало. Нам ведь никто еще не говорил о первой помощи в кабинете химии. На коже зудели странные поскрипывающие мыльные разводы. Мы еще не знали, какой он – щелочной ожог и как немыслимо будут гореть вечером пальцы и ладони. Дома я залезла в ванну и там, скрипя зубами, осторожно размачивала руки в теплой воде. От кожи отдирались тонкие кусочки. На глаза наворачивались слезы, но попросить нормальной помощи у родителей было стыдно. А вдруг бы они догадались. У мамы-то по химии была пятерка!

А в кабинете химии посыпалась канализация. Пришел сантехник и долго ругался. Классная наша тоже ругалась – на строителей. Понаставили, понимаешь, не трубы, а какую-то ерунду! Им бы только тащить со стройки все ценное. А еще новая школа. И на год не хватило!

Эпизод 25

Пирог с рыбой

Школьные технички – особая раса людей. Мне до сих пор кажется, что их набирают по отдельному конкурсу и многие вполне достойные и чистоплотные дамы плачут, потому что не прошли жесткий отбор.

Техничка должна быть большой, грудастой и пузатой. У нее должен быть зычный голос и ораторские данные – ведь она должна уметь ругаться умело, страшно… но не матерно. Представители этой достойной профессии должны обязательно уметь: запихивать два свитера под сатиновый синий халат, а шерстяные носки под старые галоши; красить губы немыслимой помадой; громко топать, шумно пить чай в каморке на третьем этаже, пугающе смеяться, смачно сморкаться, картинно чихать и переговариваться со своими товарками так, будто они общаются в шторм, стоя на палубах двух пиратских парусников.

Только что помытый пол на время делается священным, как пасхальное яйцо. Оброненный огрызок яблока приравнивается по тяжести преступления к предательству Родины.

Техничек уважали и боялись. Технички любили жаловаться. Но они же иногда совершали милые и добрые поступки. Например, утешали пострадавших и побитых. Или находили потерянный мешок со сменкой. Так и ходили из класса в класс, потрясая потертыми кедами – это не ваши потеряли?

Но эта история не про обувь. А про то, как однажды меня обидели. Наверное, не очень сильно, а то бы помнила – как и кто. У двенадцатилетних это обычное дело: только что была вражда, только что летели в лицо гадкие слова и сжимались кулаки, и вот опять – любовь и дружба до гроба. Или наоборот.

Я сидела на батарее и ненавидела весь свет. Все было плохо. Все бесило. У ног валялась сумка. Домой идти не хотелось.

– Чего это ты тут… как в воду опущенная? Что, двойку получила?

Я промолчала. Не твоего ума дело! Моешь свой пол, вот и мой.

– А может, случилось чего?

Вот пристала!

– Эй! Язык, что ли, проглотила? Случилось, говорю, чего?

– Нет. Не случилось.

– У внука в выходные хомяк подох. Тоже целый день так сидел. На весь свет дулся. А мы вот тут… дуйся не дуйся… Иди-ка тряпкой помаши! Да целый день! Грязи натаскают…

Ну, началось! Я сползла с батареи и подобрала сумку.

– Пошла? Принеси-ка мне водички заодно. Во-он чистое ведерко стоит.

Чего сейчас хотелось меньше всего, так это таскать ведра за здорово живешь. Но отказывать было неудобно – все-таки пожилой человек.

– Ага, спасибо. И тряпку сухую принеси из туалета.

Как будто сразу сказать нельзя было!

– Ой, спасибо! А цветочки не польешь еще? Полей, а! Вон баночка стоит.

Цветочки, значит. Да провалиться тебе вместе с цветочками. У меня ВСЕ плохо! А тут цветочки!

Но, конечно, я полила, никуда не денешься. Для того, чтобы полить на верхних полках, нужно было вытянуться на цыпочках.

А она в это время возила мохнатой шваброй по полу. Из кожаных тапочек торчали драные носки. Из-под халата криво свисал край клетчатой юбки.

– Ай, молодец, помогла! Ну, все, пошли отдыхать. Пошли-пошли, нос не задирай. Чего букой-то сидеть?

И я впервые оказалась в маленькой комнатке, оклеенной открытками, церковными календарями, журнальными вырезками, пластмассовыми розами и фотографиями мыльно-мексиканских звезд. Посередине стоял крошечный столик. Женщина поставила на него термос и налила мне чай. Потом повозилась в широкой сумке и достала завернутые в бумагу пироги.

– Вчерашние. С рыбой.

Я терпеть не могла с рыбой. Да еще и вчерашние. И