что разоблачил провокатора Азефа).

Но главой всех эмигрантских начинаний в прессе был Иосиф Владимирович Гессен (Лапинер). Он – председатель Союза русских журналистов в Берлине, редактор издательства «Слово» и газеты «Руль». «Архив русской революции» издает за рубежом тот же Гессен.

Когда появилась газета «Накануне», гессеновский «Руль», откликнулся незамысловатым, но не без яда, двустишием:

Здесь, в Берлине, этот грех —Называют «Сменой Вех».

Продолжу некоторые сведения о прессе тех лет. Берлинский журнал «Русская книга» издавал профессор А. С. Ященко. «Детинец» – монархический сборник – издавался здесь же Иваном Наживиным. Знаменитая книга генерала Краснова «От двуглавого орла к красному знамени» была издана в Берлине в 1922 году. В том же году и здесь же генерал Краснов издал монархический роман-утопию «За чертополохом». Когда на страницах «Накануне» появился Михаил Булгаков, присылавший свои фельетоны из Москвы, Василевский опытным глазом газетчика сразу распознал талантливого человека и много раз хвалил его. Корреспонденции молодого писателя Булгакова были всегда свежи, своеобразны. Он печатал даже отрывки из своего предполагаемого романа «Алый мах», который со временем созрел и выкристаллизовался, получив спокойное и непретенциозное название «Белая гвардия». Роман посвящен мне. Мелькали в газете и другие имена, впоследствии как-то исчезнувшие с литературного горизонта: Н. Русова, Мих. Гордеенко, Виктор Барт и уцелевший в литературе М. Соколов-Микитов. Это в прозе. А в поэзии – Е. Толлер, И. Рискин, Владимир Кемецкий. Как в Париже распространением газет и журналов ведал «Мезон Ашетт» (Maison Hachette), так в Берлине – «Ульштейнхауз» (Ulsteinhaus).

«Небо и земля»

Наша пансионская жизнь у Веберов на Курфюрстендамм отлажена даже в мелочах: начать хотя бы с уборки комнат. По утрам, в определенный час, подгоняемая фрау Вебер, в комнату врывается, как Валькирия, горничная. Она бросается к форточке, открывает ее, передвигает все, что только можно передвинуть, отворачивает ковры, быстро подметает пол, протирает его суконкой, стирает пыль со всех предметов и переходит в следующее помещение, которое подвергает такой же быстрой и планомерной обработке.

Приезжают в пансион и из других стран. При нас приехали голландки. Одна из них слепая музыкантша.

Самые мучительные моменты – это встречи за табльдотом. Во-первых, пища. Бывает просто невкусно, а бывает ужасно: например, Bicrsuppe (суп из пива). Русскому человеку проглотить его трудно. Мясо всегда плавает в чем-то неопределенном, а есть еще кушанье «Himmel und Erde» («небо и земля») – им немцы гордятся. На одном конце большого овального блюда лежит яблочное пюре («небо»), а на другом – картофельное («земля»). Эти два элемента сочетаются плохо…

Кроме того, у голландок бытует восклицание, которое звучит как наше короткое похабное заборное слово. Они широко им пользуются, выражая самые разнообразные эмоции: восторг, негодование, испуг, сомнение. За обедом оно, это восклицание, перепархивает между голландскими дамами (и немцы не чужды этому восклицанию). Русские женщины сидят с напряженно непроницаемым выражением лица, а мужчины переглядываются и ухмыляются втихомолку…

Комната у нас хорошая, в три больших окна, с удобным письменным столом, даже уютная, несмотря на присутствие двух больших, высоких, пухлых, поставленных рядом кроватей.

Почему-то запомнилось, как в этой комнате я сижу за обеденным столом (Василевского дома не было) и ем суп, а рядом сидит Алексей Николаевич Толстой – он ждет Василевского – и отравляет мне аппетит всеми способами:

– Вот вы спирохету съели, – говорит он, когда я проглатываю вермишель, и смеется своим особым, неповторимым смехом…

Газету «Накануне» возглавлял профессор Юрий Вениаминович Ключников. С моей точки зрения, внешне довольно интересный человек, но, по безжалостному определению Алексея Николаевича Толстого, – «похож на череп». Это, должно быть, из-за глубоких глазниц и выдающихся скул.

Жена Ключникова – пианистка Елизавета Доленга-Гра-бовская. Некрасивая, смешливая, необыкновенно хорошевшая за роялем.

Юрий Николаевич Потехин – заместитель Ключникова по газете. Действительно красивый человек, но, видимо, предельно нервный: у него, несмотря на молодой возраст, не переставая дрожат руки. Я несколько раз слышала, как он выступал с трибуны. Умно. Активно призывал к возвращению в СССР. Женат он был на бывшей очень богатой самарской помещице Курлиной. Она славилась своими бриллиантами, молчаливостью и умением играть в шахматы. Наши мужчины побаивались садиться с ней как с партнершей. Ее сестра – красавица – была замужем за Мамонтовым.

Кирдецов – сменивший Ключникова на посту редактора газеты «Накануне». Маленький невзрачный человечек. Женатый на грандиозных размеров женщине. Каждый раз, как я видела их вместе, вспоминался рассказ Чехова «Последняя могиканша».

Вспоминаю Сергея Сергеевича Лукьянова, слишком миловидного для мужчины, женатого на бывшей актрисе, довольно разбитной по манерам.

Были еще сотрудники: Дюшен, Вольский (Гроним), Павел Антонович Садыкер, ответственный секретарь редакции, и Бобрищев-Пушкин, одна внешность которого обращает на себя внимание: большая голова с львиной гривой. Похож на Мусоргского, крупный. Во всех повадках – смесь аристократизма и какого-то наивного простодушия. Любит декламировать. Когда декламирует, ставит перед собой стул и держится за его спинку. Вероятно, чтобы занять руки. Особенным его расположением пользуется стихотворение Мережковского «Сакья-Муни»:

По горам, среди ущелий темных,Где ревел осенний ураган,Шла в лесу толпа бродяг бездомныхК водам Ганга из далеких стран…

С юношеским пафосом восклицал он:

Ты не прав, великий Будда, ты не прав!

Конечно, все эти люди заняты в газете своим делом, но я встречала их чаще всего в домашней обстановке, а если в редакции, то в перерыве от работ. Помню, в 1923 году редакцию «Накануне» посетил наш дипломат М. Литвинов с женой. Он был тучен, рыжеват, розовощек и походил скорей на процветающего коммерсанта, но никак не на дипломата, возглавляющего большую страну, только-только заявившую себя на международной арене. Жена Литвинова, англичанка, говорила с акцентом крикливым голосом. Внешне она была полной противоположностью своему мужу – темноволосая и худощавая. Их пребывание в редакции не носило официального характера и было мимолетным…

Потом как-то из небытия возник на улице константинопольский знакомый, по фамилии Солоник-Краса. Имя я его забыла, но помню, что был он необыкновенно смешлив, а так как наш юмор был настроен на одинаковую волну, я очень обрадовалась встрече. Он пришел к нам в гости. Присутствовала еще хорошенькая жена одного из знакомых Василевского. Мы очень развеселились, перебрасывались мячом, бросали платок, угадывали слова. А Солоник-Краса забрался на стул, сел на корточки, сделал обезьянью гримасу, которая ему отменно удалась, стал длинными пальцами почесывать под мышкой, потом рассматривал пальцы, сложенные в щепотку. Мы с гостьей от души смеялись. Не смеялся только один Василевский. Он сидел, повернувшись к нам спиной, и от негодования у него горели уши.

«Быть беде!» – подумала я.

И действительно, когда гости ушли – и всю-то ночь – Пума грыз меня за легкомыслие и неумение вести себя как полагается замужней даме…

Когда через несколько дней я вышла на площадку лестницы и увидела через стекло поднимавшегося лифта Солоника с