Дереку было восемь, когда его мама наконец-то сказала Кэлу, что у них родился ребенок. Внезапно я задаюсь вопросом, что он, должно быть, почувствовался.

— Ты злился? Из-за того, что она так долго не говорила тебе о Дереке?

— Конечно. У нас с ней был всего один раз. Даже не уверен, как это получилось. Она была хорошей девочкой, которой захотелось побыть плохой, но она довольно быстро передумала. Я никогда не думал, что у меня будет ребенок. Никогда не думал, что захочу стать отцом, но узнав, что так получилось… Это изменило для меня все.

Я не отвечаю словами. Просто думаю о том, что он сказал, пытаюсь уложить в голове, кем был Кэл в то время.

— Я пытался почаще видеться с ним, — добавляет он. — Пытался помогать. Правда. Его мать ничего от меня не принимала.

— Я знаю. Она никогда не думала, что ты сможешь быть хорошим отцом, — в моем голосе не звучит осуждения. Это лишь констатация факта.

— Она наверняка была права.

— Нет, не была. У тебя не было опыта, и тебе не дали шанса, но ты мог бы быть для него хорошим папой. Твое присутствие в его жизни много значило для него. Под конец. Я это знаю.

Кэл долго ничего не говорит, но не потому, что он отгораживается от меня. Это потому, что он испытывает слишком много всего. Я чувствую это по напряжению его тела за моим.

Желая сделать что-нибудь, чтобы ему стало лучше, я нахожу его ладонь и переплетаю наши пальцы. Я сжимаю его руку и продолжаю держать ее, пока мы вместе лежим в темноте.

***

Всю следующую неделю я вечером засыпаю в своей постели, но как только Кэл посреди ночи встает поворошить угли, я выбираюсь из своей постели и перебираюсь на его кровать.

Когда я делаю это в первый раз, он стоит над своей кроватью, смотрит на меня и качает головой. Но в итоге ложится рядом и обнимает меня, как я хочу. А следующей ночью он даже не качает головой.

Это лучшая часть моих дней — обниматься с ним посреди ночи и разговаривать обо всем, что приходит в голову. Я спрашиваю его об его детстве, и он рассказывает, как его папа напивался по выходным и избивал его и маму. Он хочет знать, какие предметы мне больше всего нравились в школе, и кем я хотела работать перед тем, как весь мир скатился в ад. Мы разговариваем о том, сколько времени потребуется на восстановление климата, и как общество может выглядеть в будущем.

В эти полночные часы в постели он говорит так много, как я никогда прежде от него не слышала. Что-то в темноте и уединении от всего настоящего в мире ослабляет его ментальные барьеры. Опускает его стены.

Иногда, когда я слишком глубоко копаю в его сознание, он раздражается на меня, откатывается и спит на своей половине постели. Но это даже неплохо. Мне нравится прижиматься к его спине. Мне нравится спать с ним в одной кровати.

Такое чувство, будто мы реально вместе.

Однажды ночью, через неделю после того, как я начала забираться в его постель, я спрашиваю его о лучшем воспоминании из детства, и он рассказывает о поездке в Нэшвилл с мамой. Они поехали одни. Его бабушка дала его маме денег на поездку в честь ее дня рождения, а его отец ныл насчет того, что придется пропускать работу, так что они поехали без него. Они провели там четыре дня. Ели в кафе, ходили по туристическим местам, и ни разу им не приходилось беспокоиться о том, что их папа придет домой пьяный и злой.

История так глубоко трогает меня, что я хочу это выразить, но ничего не могу поделать. Я не могу найти слова, чтобы воплотить свои чувства, и Кэл ни за что не позволит мне повернуться к нему лицом. Обнять его и поцеловать, как мне хочется.

Так что я просто держу его за руку, массирую ладонь и каждый палец отдельности.

Я медленно спускаюсь от его руки и начинаю массировать предплечье, поглаживать кожу и жесткие волоски. Шрамы, которые рассекают его запястье.

Что-то сильно навредило ему, оставив все эти шрамы, и я понятия не имею, что это было.

Так что я поглаживаю это. Мечтаю иметь возможность погладить и другие части его тела.

Чем больше я ласкаю его ладонь и руку, тем более напряженным и горячим становится Кэл позади меня. Его грудь вплотную прижимается к моей спине, наши ноги переплетаются. Он дышит чуть тяжелее. Его выдохи обдают мои волосы и шею.

Во мне сейчас тоже что-то сжимается. Внизу живота. Это вызывает желание двинуть бедрами.

Когда я это делаю, Кэл бормочет:

— Никакого ерзанья.

Я со вздохом замираю, но во мне живет эта дрожь эмоций. В ответ на это я беру его ладонь и подношу к губам, чтобы оставить маленький поцелуй на ладони.

Он отдергивает от меня руку и затем отворачивается от меня в обратную сторону. Теперь он настолько отстранился, что наши спины даже не соприкасаются.

Я разочарованно обмякаю, но я сама виновата. Кэл не из тех мужчин, которым нравятся прикосновения. Я всегда это знала. Он использует свое тело, чтобы согреть меня, если это покажется ему необходимым, но он не хочет, чтобы я ласкала его, подкатывала. Я поцеловала его ладонь, и это было ошибкой. Я сама виновата, что он отстранился.

Наградив себя заслуженной лекцией за свою глупость, я погружаюсь в прерывистый сон. Когда я снова просыпаюсь, на улице до сих пор темно, так что прошло, должно быть, от силы пару часов, но изменилось нечто важное.

Я осознаю кое-что очень горячее и очень твердое за своей спиной.

Должно быть, Кэл перекатился и снова обнял меня, но уже иначе. Он твердый. Реально твердый. Полностью твердый. Тычется в мою задницу.

Мой разум помутился спросонья и из-за неожиданного прилива волнения, так что мне требуется минутка, чтобы понять, что происходит.

Он возбужден. Я чувствую его пенис. Он большой, эрегированный и прижимается к моему заду.

Осознание возбуждает и меня тоже… так быстро, что все аж ноет. Я вся раскраснелась и прерывисто дышу. Замерла абсолютно неподвижно.

Я понятия не имею, что делать, но я не хочу прекращать эти ощущения.

Должно быть, он спит. Иначе он бы ни