весь дом пропах краской и гипсом. Нет. Не дом. Это она пропахла. Пропиталась. Пытаться отмыть! Тереть мочалкой кожу до крови, чтобы понять, что ничего не выйдет. Сдаться. Вернуться в мастерскую и плакать, рисуя улыбки. Вглядываться в зашторенные окна. Видеть за ними закат. Закат на планете Идмон. Склоны Тмола. Обвитый реками Арах. Бежать к холсту и рисовать, пока видения не исчезли. А после снова кровоточить слезами. Забывать главное, чтобы вспомнить мелочь. Запах цветов. Вкус яблок. Услышать всплеск волн. Пение птиц. Позвонить Кауфману и сказать:

– Я люблю тебя.

Услышать тишину. Потом:

– С тобой все в порядке?

– Да.

Гудки. Повесить трубку. Зайти в патио. Сидеть в шезлонге, разглядывая старые рисунки. Возвращаться в мастерскую и забывать о них, рисуя счастье. Думать о любви. Не о любви к кому-то, а просто о любви вообще. Пытаться вспомнить, что это, и вспоминая, забывать все больше и больше. Молли? Куза? Кого они любили? О ком мечтали? Смотреть на эти жизни глазами картин. Счастливых. Дивных. Картин и скульптур, которым нет ни до кого никакого дела…

– Когда ты ела в последний раз? – спрашивает Кауфман.

– Утром, – Молли смотрит на него опухшими глазами. – Не надейся. Я еще не сошла с ума.

Глава тридцать четвертая

Лифт поднял маленькую Эш на крышу. Она вышла, увидела Дорина, спряталась, выглянула, не позволяя дверям лифта закрыться, снова спряталась.

– Эй! – окрикнул ее Дорин. – Эй, девочка!

Эш осторожно вышла. Виновато опустила голову. Сцепила за спиной руки.

– Что ты здесь делаешь?

– Ничего.

– Как тебя зовут?

– Эш.

– Эш? – Дорин вздрогнул, напрягся.

– Что-то не так! – девочка доверчиво запрокинула голову, вглядываясь своими голубыми глазами в глаза незнакомца.

– У меня есть знакомая… – Дорин кашлянул. – Ее тоже зовут Эш.

– Правда? – девочка осмелела, улыбнулась. – Вы тоже пришли посмотреть на облака?

– На облака?

– Эш приходила смотреть на облака, – она махнула рукой в сторону края крыши.

– Ты ее знаешь?

– Немного, – Эш показала ему кольцо. – Это она мне подарила!

Дорин тряхнул головой, пытаясь прогнать оцепенение.

– Папа сказал, что оно дорогое.

– Папа?

– Угу, – Эш хитро прищурилась. – Она теперь станет моей мамой?

– Мамой?

– Ну… – она опустила голову, выставила вперед ногу, рисуя носком неровные круги. – Я подумала… Если мама, когда была жива, спала с папой на одной кровати, а Эш тоже спала с ним, то… Вы ведь не заберете ее у нас?

– Я? Заберу? – Дорин почувствовал себя снова мальчишкой: глупым, растерявшимся.

Далекий смех Молли зазвенел в ушах. Ненастоящий, но такой близкий. Он почти нашел ее. Почти прикоснулся к ней.

– Молли спала с твоим папой? – укол ревности был мимолетным.

Эш подняла вверх указательный палец.

– Один? Один раз?

Она кивнула. Дорин устало вздохнул. Тело заполнила какая-то опустошенность. Не мысли, а именно тело. Словно секс с человеком, которого не хочешь, но понимаешь, что это необходимо. Лежишь, смотришь, представляешь, на какой-то момент увлекаешься этим калейдоскопом обмана своих чувств, но в конце приходит неизбежное разочарование. «Я здесь не ради Молли! – сказал себе Дорин. – Я здесь, чтобы стать высшим. А то, что она спит с отцом этой девочки, так это даже хорошо. Мосты сожжены».

– А твой отец… – спросил он девочку. – Эш сейчас с ним?

– Обещаете, что не заберете ее?

– Конечно, не заберу! – Дорин натянуто рассмеялся. – Она же не вещь.

Глава тридцать пятая

Молли. Весенний ветер свеж и прохладен. Утреннее солнце слепит глаза. В кронах деревьев поют птицы. Где-то смеются дети. Пожилые пары прогуливаются под руку, вспоминая прожитые годы. Молли не смотрит на них. У нее впереди долгая ненужная вечность.

– Это хуже, чем безумие! – говорит Гликен, шмыгая носом. – Я хочу ее! Хочу везде и всегда. Повсюду! – он еще что-то говорит, но Молли плевать.

– Вот, возьми, – она протягивает ему пачку сигарет. – Там немного марихуаны, так что расслабишься.

– Ты не понимаешь!

– Понимаю, – Молли достает зажигалку.

– Это все из-за тебя! – Гликен прикуривает. Задерживает в легких дым.

– Причем тут я? – Молли смотрит на него, не скрывая презрения. – Не я же отказываюсь сосать тебе.

– Но ты рассказала мне о ней! – Гликен давится едким дымом, заходится кашлем. – Чертова отрава! – он топчет сигарету ногой.

– Я могу спасти ее. – Молли вспоминает отца, выставку на родной планете, крушение надежд, Хака, одиночество, безнадежность. – Я могу избавить ее от всего этого.

– Поговори с ней! – канючит Гликен.

– Да заткнись ты.

– Но мне же больно! – он сжимает кулаки. – Ты даже не представляешь, что это такое!

– Представляю.

– Не представляешь! – Гликен кричит, пугая прохожих. – Хотя бы еще один раз, – он сжимается, переходит на плаксивый шепот. – Поговори с ней. Пожалуйста. Клянусь, я сделаю потом все, что ты захочешь.

Молли вспоминает, как насосы накачивали в это жирное тело голубую кровь. Если слова, которые высшие слышат в первые минуты жизни, так важны, интересно, что говорил Кауфман Кузе? Чему подчинено ее новое тело? Какому зову? Хотя какое теперь это имеет значение?!

– Поговори с Кэрролл, – говорит Молли.

– Что?

– Помоги мне отговорить ее участвовать в выставке.

– Все что угодно!

– Сначала, – Молли видит, как морщится Гликен. Сжимается. Съеживается.

– Ты стерва! – шепчет он.

– И что?

– Ты специально издеваешься надо мной!

– Нет.

– Боишься, что Кэрролл обойдет тебя на выставке?

– Боюсь, что испорчу ей жизнь, – Молли касается рукой его жирной руки. – Скажи, если бы ты знал, что случится, и мог это исправить, то сделал бы это?

– Знал? – Гликен тупо моргает, пытаясь собраться с мыслями. – Причем тут моя проблема?

– Если бы ты знал, например, что можешь это исправить…

– А ты можешь это исправить?

– Нет.

– Черт! – разочарованно стонет Гликен.

– Но я могу исправить судьбу Кэрролл.

– Кэрролл? – он оживляется, как кот, почуявший запах валерьянки. – А что Кэрролл?

– Я могу спасти ее. Спасти ее отца. Спасти ее жизнь.

– Ну так сделай это! – нетерпеливо кричит Гликен. – Сделай, а потом поговори с ней обо мне!

– Но чтобы спасти ее, мне придется нарушить ход событий. – Молли смотрит, как пара мальчишек бежит по поляне, пытаясь запустить воздушного змея. – И моя жизнь рухнет… Вся моя прошлая жизнь.

Глава тридцать шестая

Хак. Он открывает дверь. Смотрит на Молли и Гликена. Кто они для него? Не больше, чем лица в хороводе масок. Высшие, до которых ему нет никакого дела. Люди, которых он совершенно не хочет знать. Образы, которые будут вечно преследовать его воспоминаниями.

– Ты? – скрипит зубами Хак, вглядываясь в лицо Молли. Нет. Вглядываясь в лицо Кузы. В ее темные, как ночь, глаза. – Что тебе надо?

– Молли.

– Молли? – он смотрит на Гликена.

Зачем Кэрролл рассказала ему обо всем? Зачем обрекла вспоминать снова и снова, зная каждую деталь, которая пробуждает гнев, ненависть, отвращение, обиду.

– Молли Эш Кэрролл, – говорит Гликен. – Она ведь не сбежала от тебя?

– Нет.

– Жаль, – он делает шаг вперед. – Ты не против?

– Против.

– Это ничего не меняет, – Гликен смотрит ему в глаза, – она ведь не твоя собственность.

– И не твоя.

– Именно.

– Хак! – Молли осторожно касается его руки. –