– Да, пару минут, я уже иду, подожди меня у двери, малыш.

В банковском приложении я проверила свой счет. Да, Эм не пошутил. «Всё его» теперь действительно было у меня на счете. Как это понять? Он хотел откупиться от меня? Но он не тот человек, да и я не та. Да черт, что вообще происходит?

Номера родителей Эм по-прежнему недоступны.

Очень странно брошенной жене звонить друзьям своего мужа? Наплевать, я обзвонила всех. Никто ничего не слышал и не знал, или знал, но не признался. А может, и правда, Эм никому ничего не сказал. Нет, ничего подозрительного в его поведении никто не замечал. Я позвонила в офис, где вежливая секретарша сообщила мне, что господина Марка сейчас нет на месте и к сожалению, он и обычно не всегда уведомляет своих сотрудников об отъездах, не уведомлял и в этот раз.

Парадокс в том, что когда твой муж сам большой начальник, а в учредителях компании – его отец, довольно сложно ожидать, что кто-то будет контролировать его присутствие в офисе, скорее это сам Эм контролировал своих подчиненных и мог заставить их соврать, если это понадобится ему…

Восьмой день. Я чуть не опрокинула бутылку, из которой собиралась налить себе в кофе молока, с такой скоростью я бросилась к своему телефону.

Мария – это мама Эм. Она еще с нашей самой первой встречи попросила меня называть ее просто по имени…

– Анна? Нам нужно поговорить. Приезжай к нам сегодня, оставь Эмму с няней, если можешь.

Я издала какой-то странный звук, которому испугалась сама, нечто среднее между кашлем и всхлипом, и медленно сползла спиной вдоль кухонного шкафа.

– Анна! Не волнуйся. Я уверена, что все будет хорошо, мне просто нужно с тобой поговорить, но это не телефонный разговор, приезжай.

– Да, я скоро приеду, – кажется, я потратила все свои силы на эти несколько слов.

Через шестьдесят бесконечно долгих минут я уже выходила из такси у дома родителей Эм.

Живут они недалеко от нас, но дом конечно на порядок представительнее нашего. Мария ждала меня у двери. Взволнованная и расстроенная, видно сразу. На стене над каминной полкой – семейные фото, мое любимое то, на котором маленькие Марк и Марта вместе качаются на качелях, она сидит, а он стоит на сиденье за ее спиной, видимо, раскачивает качели, и оба смеются, и вокруг беззаботное лето какого-то далекого года… «Привет, Марта», – мысленно по привычке говорю я.

– Анна, – Мария обняла меня.

– Марк в порядке? Скажите мне, что с ним? Он ушел, я не знала, что думать. Ваш телефон… Я обзвонила всех, никто ничего не знает о нем.

– Ох, Анна. Он просил не говорить тебе всего, но я не могу, мне кажется, что это нечестно по отношению к тебе, я сама мать и я не могу молчать перед матерью моей внучки. Марк иногда ведет себя как эгоистичный ребенок…

– Где он, я должна увидеть его! Что с ним, Мария? Почему вы ничего не говорили мне раньше? – кто это кричит в этой комнате? Да это же я…

Мария закрыла лицо руками, кажется, я в первый раз в жизни вижу, как она плачет. Я машинально глажу ее по спине, в моей голове неожиданно – лишь пустота. Фигурки африканских женщин с полки над камином смотрят на меня укоризненно: «Фу, ты что, совсем бесчувственная, Анна? Могла бы хоть для приличия заплакать, ну хотя бы притвориться, что чувствуешь что-то».

Выпив воды, которую я заботливо принесла, Мария долго сидит молча, вытирая слезы.

Интересный факт – меня в жизни очень редко жалеют. Почему-то всегда подразумевается, что Анна может разобраться со всем, преимущественно сама. А вот другие с радостью принимают мое сочувствие. Черт, да кто же и когда же наконец пожалеет меня?

Африканские женщины с полки надувают щеки и качают головами укоризненно: «Как кто-то сможет пожалеть тебя, если никто никогда не видит тебя слабой?»

– Милая, – Мария все еще всхлипывает, – мне кажется, он в неадекватном состоянии, – он даже не позвонил мне, только лишь написал, что с ним все в порядке и ему нужно уехать, на сколько, он не знает, и чтобы мы с отцом помогали тебе с Эммой. Я не знаю, что все это значит, Анна. Я знаю, что у семейных людей бывают сложные периоды, но вот так уехать, бросить все, никому ничего не сказать, это не похоже на моего сына. Я попросила отца поговорить с ним и повлиять на него, но Марк… просто отключил телефон в ответ. Я не знаю, что делать, Анна. Я могу только молиться, чтобы все разрешилось. Я молюсь каждое утро и каждый вечер с тех пор, как узнала… Что у вас произошло, вы поссорились?

– Не знаю, как и сказать, но, наверное, да, поссорились…

Я не знаю, как описать Марии нашу ссору так, чтобы не сказать лишнего, знает ли она про своего сына то, что знаю я? Как сказать матери, что с ее сыном что-то не так, в общепринятом смысле, и это «не так» уже довольно давно. Но Мария смотрит на меня с каким-то странным пониманием, как будто она тоже в деле и знает тайну своего сына не хуже меня.

Глава двадцать первая

Недели тянутся мучительно медленно. На второй месяц мне временами начинает казаться, что Эм возможно никогда и не существовал. Возможно, я просто выдумала его и нашу историю? «Анна, остановись, ты сходишь с ума, а у тебя ребенок, твой ребенок, которому ты нужна!»

Я заставила себя пойти к психотерапевту и начала принимать прописанные им таблетки. Женщины после расставания или развода – частые клиенты этого врача, он даже не удивился. С таблетками в течение дня жизнь кажется еще хоть как-то выносимой, но вечерами, уложив Эмму спать, я вновь скатываюсь в ту же пропасть.

Мой типичный вечер теперь выглядит так. Идет дождь, все сильнее и сильнее. Я стою на ступеньках крыльца, глядя в никуда широко раскрытыми глазами. Но слезы, несмотря на то, что я не моргаю, текут по щекам, горячие – смешиваются с холодными дождевыми каплями. Дождь больно бьет меня по лицу и голым рукам, но я продолжаю стоять, тупо глядя вдаль, на серую безлюдную улицу, слабо освещенные витрины магазинчиков, припаркованные машины. А перед глазами у меня отнюдь не эта улица,