Так или иначе, Новгород оказался избавлен от разгрома, но впоследствии не смог избежать ига. Спасение от осады и штурма было, конечно, благом. Однако это обстоятельство на некоторое время создало у новгородцев иллюзию безопасности. В недалеком будущем князю Александру придется немало постараться, чтобы эту иллюзию развеять. Летописная статья 1238 г. завершается традиционным в древнерусской литературе рассуждением о том, что иноплеменное нашествие есть Божье наказание за грехи. Однако встревоженная интонация у новгородского летописца сменяется спокойной еще раньше, чем его владимиро-суздальского коллеги. Уже следующая статья под 1239 г. ни слова не сообщает о нашествии, а рассказывает лишь о том, что князь «Олександръ» женился.

Новгородского летописца можно понять. Непосредственная опасность нашествия кочевников вроде бы миновала. А задумываться о разного рода потенциальных напастях в обществе, где на каждом шагу поджидали опасности реальные, было не с руки.

Для текущего момента более насущной была проблема со шведами и немцами, активно осваивавшими Прибалтийский регион. Эта экспансия вступила в активную фазу в конце XII в. Русское население в этом регионе можно считать коренным. Славянские племена в Восточной Прибалтике соседствовали с коренными финно-угорскими и балтскими племенами с древности. Соседство началось еще до того момента, когда у восточных славян начался процесс политогенеза. С появлением государства или государств позиции славянского населения в регионе несколько усилились. Под руководством князей Рюрикова дома русские совершали грабительские походы на своих финно-угорских и балтских соседей. Были предприняты некоторые шаги к колонизации региона. В 1030 г. князем Ярославом Мудрым на месте эстонского поселения был основан город Юрьев (нынешний Тарту). Впрочем, методичности в этой колонизации не было, ибо отсутствовала единая организующая сила. Собственно, обширные и слабо заселенные русские земли делали бессмысленным дальнейшее продвижение на запад. Князья наиболее крупных центров региона, Полоцка и Новгорода ограничивались взиманием дани с местных племен и периодическими грабительскими вылазками.

Немцы начинают осваивать эту территорию несколько позже.

Немецкая колонизация осуществлялась более методично и организованно. В 1193 г. папа Цилестин III призвал северные христианские державы к крестовым походам против язычников-прибалтов. Папе на тот момент было уже 87 лет. Вряд ли для него, старенького итальянца знатного рода, прибалтийские дела были так уж важны. Но раз где-то не слишком далеко имелись язычники, то их, конечно, следовало привести в лоно святой матери-церкви. Впрочем, процесс колонизации края немцами и шведами начался еще до призыва папы. И протекал вполне успешно. Помимо имеющихся христианских монархий, для освоения территории прибалтийских язычников были учреждены две серьезные организации: Рижское епископство и рыцарский орден меченосцев.

Основу для организации отдельной епархии в Восточной Прибалтике заложил монах Мейнард фон Зегеберг. Он прибыл в Прибалтику в 1184 г. вместе с немецкими купцами, торговавшими в землях ливов. По прибытии он испросил разрешение у полоцкого князя Владимира на миссионерскую деятельность среди местных язычников. Разрешение было получено, и Мейнард приступил к делу.

Почему русский князь не стал противиться тому, что на его территории разворачивает свою деятельность конкурирующая «фирма»? А.В. Назаренко и А.Я. Пятнов высказали предположение, что князь был связан родственными связями с западной католической аристократией. Его сестра София была женой датского короля Вальдемара I[106]. В принципе логика понятна, но не безупречна. Во-первых, личность князя Владимира, упомянутого в «Латвийской хронике» без отчества, до конца не установлена. Разрешение, выданное Мейнарду, рассматривает как косвенное доказательство того, что это был именно Владимир Володаревич, шурин датского короля. То есть получается порочный круг: разрешение доказывает, что неизвестный князь Владимир – это Владимир Володаревич, а то, что это Владимир Володаревич, объясняет причину выдачи разрешения. В принципе такая связь остается в пределах вероятия. Но, увы, она рассыпается, если предположить, что причина выдачи разрешения была иная. Тогда это разрешение уже не доказывает отождествления Владимира с Владимиром Володаревичем. А родственные связи Владимира Володаревича не объясняют выдачу разрешения. Такой вот забавный казус. Во-вторых, само по себе наличие родственной связи с датским королем совсем не обязательно означает благосклонного отношения к немецкому монаху, ибо их объединят лишь весьма общий признак: принадлежность к Римской католической церкви.

На мой взгляд, менее эффектно, но более основательно выглядит объяснение, предложенное академиком М.Н. Тихомировым, который писал: «Представляется странным, каким образом полоцкие князья позволили немцам утвердиться в подвластных им областях. Объяснение этому мы прежде всего находим в слабости полоцких князей и немногочисленности русского элемента в устье Двины. Кукенойс был не чем иным, как передовым русским оплотом среди разноплеменного нерусского населения. Полоцкие князья считали себя заинтересованными больше всего в сборе дани с ливов и леттов, а рижские епископы в тот период времени не оспаривали у них этого права. Вероятно, некоторую роль сыграли и выгоды, открывшиеся для полоцкой торговли с немецкими городами, в частности с Бременом и Любеком. Поэтому полоцкий князь проявил на первых порах дружбу и расположение к немецким пришельцам»[107].

Так или иначе, деятельность немецких колонистов развернулась, и за пару десятилетий они достигли уровня, позволявшего им конкурировать с русскими князьями, обживавшими этот регион не одно столетие. Напротив русского города Куконос[108], в сорока километрах, рижским епископом была построена крепость Ленневарден, которую епископ Альберт дал в лен рыцарю Конраду. Таким образом, два мира столкнулись нос к носу. Весьма показательно, что события эти мы узнаем только из немецких источников. Русские летописи об этом молчат. Для русских это была далекая и не очень интересная периферия.

Некоторое непродолжительное время длилось хрупкое равновесие. Но долго продолжаться оно не могло. Немцы двинулись в наступление. Князь Вячко, владетель Куконоса, вынужден был сжечь город и бежать. На месте русского города (впрочем, населенного, согласно археологическим данным, не только русскими) была построена немецкая крепость Кокенгаузен. Таким образом, линия противостояния была сдвинута в пользу немецкой стороны. Это стало началом ухода русских сил из региона и замены русских князей и бояр на немецких прелатов и баронов. Для управления новыми территориями в конце XII – начале XIII в. было создано четыре католические епархии: Рижское архиепископство, Дерптское, Курляндское и Эзельское епископства. Они представляли значительную силу и были организационной базой католической экспансии в регионе. Академик Тихомиров рассматривал этот процесс как безусловное зло и порабощение народов Прибалтики заезжими немецкими феодалами, которые, с его точки зрения, были гораздо хуже русских князей. Понятно, что такая позиция теперь видится продиктованной сугубо идеологическими причинами. В условиях советской власти написать иное было бы невозможно. Теперь, конечно, сами объекты покорения, потомки балтских и финно-угорских племен региона, современные латыши и эстонцы, с гораздо большей симпатией относятся к немецким поработителям, чем к русским. Возможно, для этого у них есть причины, однако, если рассматривать материал непредвзято, то, как ни покажется странным, академик был объективно ближе к истине, чем современные борцы с «русской оккупацией» в Прибалтике. Понятно, что тогдашним язычникам ливам, эстам, латгалам и пр. и русские и немцы были одинаково чужды. Но русские беспокоили меньше. Они не претендовали на то, чтобы крестить местное население. Практически не строили новых укрепленных пунктов, не формировали новых государственных образований. Немцы, как было сказано, действовали гораздо энергичнее. Хроника Ливонии описывает упорное сопротивление, которое ливы оказывали католическим миссионерам. Но, в конце концов, крещение было произведено, и дальнейшее развитие прибалтийских народов финского и балтского происхождения происходило под влиянием немецкой культуры.