Константинос посмотрел в глаза, яростно глядящие на него, и почувствовал, как что-то шевельнулось в его сердце.

Все еще нависая над ним, Лена погладила его по заросшей щетиной щеке.

— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Ты не красавец, Тинос, но, на мой взгляд, ты прекрасен.

Он попытался пошутить, чтобы снять напряжение, унять боль, нарастающую в груди.

— Даже нос?

Лена прикоснулась губами к горбинке на его переносице.

— Особенно нос.

— Мой брат сломал его, когда мне было одиннадцать. Вот почему он такой.

Что-то мелькнуло в ее глазах.

— Зачем он это сделал?

— Мы поссорились, и он ударил меня. Справедливости ради, я ударил его первым…

Искривление стало заметно только в подростковом возрасте. В четырнадцать Константинос резко вырос, лицо стало угловатым, нос чрезмерно крупным. После предательства Тео и Кассии он понял, что внешняя красота часто маскирует внутреннее уродство. Именно тогда он перестал стыдиться своей внешности. К тому же по мере того, как росло его богатство, люди, особенно женщины, все чаще стали находить его достойным внимания…

Однако Лена не просто сочла его привлекательным, ей словно удалось заглянуть ему в душу.

— Из-за чего вы поссорились? — спросила она.

— Не могу вспомнить. Тогда мы всегда ссорились.

— Война между братьями и сестрами во всей красе. Мы с Хайди почти никогда не ссорились, но у меня были друзья, которые ненавидели своих братьев и сестер. На сколько твой старше?

— На два года.

— Странно, — удивилась Лена. — Обычно младший брат или сестра пытаются затмить старшего и забрать себе то, что принадлежит им. Он, должно быть, невероятно ревновал тебя.

Константинос усмехнулся.

— Ему не из-за чего было ревновать. У Тео было все. Он был красив, как кинозвезда, как твой бывший, все девушки хотели его.

Кассия согласилась встречаться с Константиносом, чтобы сблизиться с его братом…

Выражение его лица стало напряженным, в глазах снова вспыхнул злой огонек.

— Точно, брат украл твою невесту! Это самое жестокое, Тинос, что может сделать родной брат. Он остался работать в семейном ресторане, не так ли?

Очарованный ее гневом, он кивнул.

— Бьюсь об заклад, он завидовал твоему успеху, твоей работоспособности, поэтому он украл единственную вещь, которая что-то для тебя значила.

— Он влюбился в нее. — Константинос понимал, что защищает брата только для того, чтобы спровоцировать еще большую реакцию Лены.

— Мне все равно. Если он понял, что испытывает к ней чувства, ему следовало держаться от нее подальше.

Вглядываясь в лицо женщины, от которой ему следовало держаться подальше, Константинос впервые спросил не только вслух, но и про себя:

— А что, если он не мог?

Разве он не мог держаться подальше от Лены? Несмотря на все оправдания, которые он приводил, разве не прилетел в Швецию на семь месяцев раньше, потому что его желание снова увидеть ее стало слишком сильным?

— О, да ладно, — сказала она, не обращая внимания на новое направление его мыслей. — Тео был взрослым, а не подростком, впервые испытывающим гормональный всплеск. Тому, что он сделал, нет оправдания. Они заслуживают друг друга, и я надеюсь, что их брак станет сущим адом для обоих.

С нарастающим весельем в груди Константинос снова просунул руку под ее топ. Ему нравилось прикасаться к Лене, наслаждаться мягкостью кожи, ощущать, как она содрогается от удовольствия, когда он ласкает ее. Возбуждение разлилось по груди, когда он представил, как раздевает ее догола и занимается с ней любовью, пробуя на вкус каждый дюйм тела, заставляя ее тяжело дышать, умолять о большем…

— Не хочется тебя разочаровывать, но мои родители говорят, что они счастливы, — заверил Константинос, сосредоточившись на их разговоре, а не на пьянящих фантазиях, от которых член снова стал твердым.

— У кармы еще есть время укусить их за задницы, — упрямо сказала Лена, даже когда скользнула рукой ему под кофту и провела пальцами по волоскам на животе.

— Откуда в тебе этот огонь? — лениво поинтересовался он, продолжая смотреть на нее.

Лена нахмурилась.

— Я просто думаю, что они ужасно с тобой обошлись.

— О, милая, ты прекрасна!..

Обхватив ладонями ее голову, Константинос притянул ее к себе и поцеловал, наслаждаясь тем, как ее упрямые губы прижались к его и с жадностью ответили на поцелуй.

Двенадцать часов назад Константинос сказал бы, что это невозможно, что он проведет ночь в иглу и пожелает, чтобы утро никогда не наступило. И когда рука Лены скользнула вниз по его животу, затем еще ниже, со стоном взяла в ладонь его член и сжала его, он застонал, закрыл глаза и еще сильнее захотел, чтобы эта ночь продолжалась вечно.

— Я никогда не катался на упряжке с хаски, — признался Константинос.

Они все еще были завернуты в свой кокон, голова Лены покоилось у него на груди, его руки круговыми движениями поглаживали ее спину, а ее пальцы обхватывали его сосок.

— Никогда?! — спросила она с притворным ужасом. — Ты владеешь этим местом и сначала говоришь мне, что никогда не видел северного сияния, а теперь, — что никогда не катался на упряжке?

— В чем фишка, что тебя тащат по снегу при минусовой температуре?

— В радости! Ты в дикой местности, у тебя восторг, на глазах слезы от ветра, бьющего в лицо…

— Ветер в лицо? На таком холоде?

Лена рассмеялась.

— В этом вся прелесть.

— Верю на слово.

— Попробуй. Ты будешь удивлен, обнаружив, что тебе это нравится.

Константинос недоверчиво хмыкнул. Лена ущипнула его за сосок, предвкушая новый раунд наслаждения, но тут в дверь постучали.

Настроение резко упало. Стук означал, что их ночь в иглу официально закончилась. Дверь открылась. Йохан, сотрудник, который ходил из номера в номер с горячими напитками, явно знал, кого ожидать именно в этом номере, поскольку даже глазом не моргнул, обнаружив владельца отеля и его генерального менеджера в одной кровати.

— Доброе утро, — бодро поздоровался он. — Горячего брусничного сока?

Мгновение спустя включился основной свет.

Перемена освещения была настолько резкой, что Лене пришлось зажмуриться.

Йохан положил на край кровати их зимние костюмы, налил им по кружке морса и ушел.

Обхватив кружку обеими руками, Лена поймала себя на том, что боится смотреть на Константиноса.

При ярком свете чары разрушились. Неужели все кончено?…

— О чем думаешь? — спросил он после того, как тишина стала невыносимой.

Лена сглотнула и попыталась скрыть уныние в голосе.

— Ничего интересного.

— Лена, посмотри на меня.

От нежности в голосе Константиноса ее сердце учащенно забилось.

— Это не было ошибкой, — тихо сказал грек, не сводя с нее глаз.

Лена закусила нижнюю губу, боясь, что расплачется.

Константинос улыбнулся. Улыбка проникла прямо