– Всё в порядке, Никлаус, – говорю я тихо, поражаясь его складному вранью.

– Х-хорошо, – неожиданно соглашается патрульный. – Только прошу, мисс, езжайте с разрешённой здесь скоростью: шестьдесят миль в час.

Я киваю, боясь смотреть ему в глаза, и он уходит.

– Трогайся, дорогая, мне срочно нужен холодный компресс, – весело замечает Ник.

– Совесть тебе срочно нужна, Никлаус, – сухо говорю я и завожу двигатель.

– Ехала бы быстрей, мне не пришлось бы врать.

– Оставил бы ты меня в покое и не пил тогда, когда за рулём, мне вообще не пришлось бы здесь сидеть!

Никлаус перестаёт улыбаться и отворачивается в другую сторону. Вот и замечательно! А то весело ему, когда мне приходится сгорать от стыда.

Мы не произносим ни слова до самого дома. Я аккуратно паркуюсь, быстро выбираюсь из машины и, неловко улыбнувшись офицеру, бегу к дому. Ключ не сразу попадает в замочную скважину, потому что у меня дрожат руки. Позади слышатся неспешные шаги Ника. Я наконец открываю дверь и сразу же лечу к лестнице, а затем и в свою комнату. Достаю из шкафа ту самую разноцветную коробку, почему-то страшно переживая, что прав в ней может не оказаться. Но они, слава Богу, на месте. Хватаю тонкий пластик пальцами и спешу вниз. На кухне одна за другой хлопают дверцы шкафчиков, а у меня в сумочке вибрирует телефон.

Я мысленно отпускаю ругательство и выхожу за дверь.

Офицер ждёт меня у своей машины, и, получив мои права, целую минуту их разглядывает. Затем всё же кивает, возвращает мне пластик и улыбается:

– Всё в порядке, мисс Морозов. Надеюсь, случай с рукой вашего молодого человека не сильно испортил вам впечатления от свидания в целом.

– Спасибо, – выдыхаю я, но зачем-то решаю добавить: – Но, если честно, боюсь, что на второе свидание я не соглашусь. Он немного странный, понимаете?

Офицер сужает глаза, а я уже жалею, что вообще открыла рот, потому спешу заверить молодого человека:

– Всё будет в порядке. Спасибо вам огромное за понимание. До свидания.

– До свидания, мисс.

Я снова бегу в дом, хлопаю дверью позади спины, вынимаю телефон и отвечаю на видео-вызов сестры:

– Да, дома я, дома! И я не пила, чтобы ты знала!

– Да, а в твой руке был стакан с газировкой, – не верит она, вглядываясь в экран. – Ничего не видно, Аня. Включи свет и покажи обстановку вокруг!

Я с досадой хлопаю по выключателю и поднимаю руку с телефон выше:

– Именно! В моём стакане была газировка! Ну, что? Ясно, что я дома?

– Ясно, – вздыхает сестра. – Тогда я не понимаю, что ты вообще делала в том месте. Тебе не хватило в своё время пьяных лиц вокруг, Ань?

– Вик… – предупреждаю я.

– А что ты прикажешь мне думать? – дрожит её нижняя губа. – У нас это в генах, понимаешь? Я очень боюсь, что однажды и ты… или я…

– Нет, Вик, мы никогда не станем такими, как она, ясно?

Вика молчит, глядя пустым взглядом, судя по кабинке за её спиной, в зеркало дамской комнаты. Мне становится безумно стыдно из-за того, что я не поговорила с ней, прежде чем отправиться на встречу с Авой.

– Вик? – спрашиваю я мягко.

– Л-ладно, – шмыгает сестра носом и снова смотрит в экран. – Поговорим об этом завтра. А сейчас ни шагу из дома, поняла?

– Поняла, – закатываю я глаза.

– Я люблю тебя, Ань.

– И я тебя, Вика.

Она заканчивает связь, а я захожу в гостиную и падаю на диван. Воспоминание о матери, осознание, что мы за тысячу миль от неё, можно сказать, на другом конце света, бередят душу. Тревожат, возвращают в прошлое и мучают. А тоска по ней, которой никогда не должно быть места в моём сердце, вынуждает думать о том, как она там… Без меня… Без нас…

Я с силой зажмуриваюсь и пытаюсь изгнать из головы ненужные мысли. Всё в прошлом. Назад пути нет. И это очень – очень! – хорошо. Да.

Я вновь слышу, как на кухне что-то гремит, и поднимаюсь с дивана. Меня терзают смешанные чувства: я рада и не рада, что в доме не одна.

Никлаус стоит у кухонного островка, а на нём перед ним стоят бокал и бутылка вина, которое Вики иногда использует для приготовления некоторых блюд. Парень мажет по мне взглядом и подхватывает пальцами бутылку:

– Нашёл свой компресс без твоей помощи, Новенькая.

Я подхожу ближе, облокачиваюсь на столешницу и тихо спрашиваю его:

– Почему ты пьёшь, Ник?

– Потому, что могу, – хмыкает он под плеск напитка в стакане.

– Я серьёзно.

Сейчас я не хочу на него злиться или ругаться с ним. Мне просто интересно зачем он гробит свою жизнь. Тем более тогда, когда ему дали второй шанс на неё. Ему же, наверняка, необходимо беречь новое сердце.

Ник отставляет бутылку, склоняет голову вбок и всматривается в мои глаза. Взгляд его тёмных глаз действует на меня всё так же: разгоняет мурашки по моей коже. Но я даже и не думаю зябко ежится или опускать глаза. Я хочу услышать ответ на свой вопрос.

Никлаус коротко щурится, отодвигает в сторону бутылку и бокал и, как я, склоняется над столом. Его лицо находится в сантиметрах десяти от моего, глаза горят незнакомым мне огнём:

– У меня нет веских причин не пить, Ан-ни. Но…

– Что? – выдыхаю я.

– Ей можешь стать ты. Причиной. Хочешь?

Моё сердце испуганно замирает, когда Ник протягивает ко мне руку и нежно заправляет прядь моих волос за ухо. Он улыбается и выжидательно смотрит на меня.

А я даже не представляю, что ответить. Как и не представляю, стоит ли ему верить.