– Твои права я уже видел, а штраф… Не думай о нём.

– Но…

– Всё в порядке. Машин на дороге не было, никто не пострадал. Да, я в первую очередь на службе, но и в полицейских есть человечность, как бы удивительно это не звучало.

Снова шутит. И на этот раз я способна улыбнуться. Офицер Коллинз хороший человек. Приятный.

– Спасибо, – выдыхаю я. – Человечность редкая штука в моей жизни в последнее время.

– Вот мы и вернулись к вопросу о том, что у тебя случилось.

– Вопрос был другим, – мягко, но возражаю я.

– Суть та же, – тихо смеётся он, отчего кажется моложе своих лет.

Да, интересно, сколько ему лет? Двадцать пять? Меньше?

Пока я задаюсь глупыми вопросами, офицер снимает с головы фуражку, кладёт её рядом с собой и взлохмачивает пальцами тёмные волосы. Вновь смотрит на меня:

– Хорошо, я понял, что ты не из тех, кто вываливает свои проблемы на первых встречных полицейских. Поступим по-другому. Просто успокой меня, что не случилось что-то совсем ужасное, по твоему мнению, отчего ты решила сесть за руль и гнать на всей скорости до какого-нибудь тупика.

Он выразительно поднимает брови, и до меня доходит о чём он.

– Нет-нет! – быстро качаю я головой. – Я никогда не поступила бы так со своей любимой машинкой! Ну и с собой, заодно. Мне… Мне нужно было как можно скорей убраться от одного места, и я не то, чтобы соображала, стремясь это сделать. Я раскаиваюсь в этом, честно.

– Если честно раскаиваешься, значит, я хорошо сделал свою работу, – поднимает он с тротуара свою фуражку. – Ты как? Готова отправится в путь по всем правилам дорожного движения?

– Да, – спохватываюсь я, цепляясь пальцами за бордюр, чтобы подняться. – Вам нужно работать. Извините.

Офицер встаёт следом за мной и тихо замечает:

– Сегодня да. – Затем произносит громче: – Анна… Будь… будь осторожна, ладно? И пусть ты не просила у меня советов, но… помни, что чёрная полоса всегда сменяется белой. И наоборот, да, но такова жизнь.

– И почему зебры не разноцветные? – усмехаюсь я и прощаюсь: – Спасибо ещё раз, и всего доброго, офицер Коллинз.

– Хьюго. Моё имя.

– До следующей неожиданной встречи, Хьюго.

– До неё, Анна, – кивает он, тихо посмеиваясь.

Я неловко улыбаюсь ему в ответ и, развернувшись, иду к водительской дверце. Ещё до того, как завожу двигатель, я понимаю, что должна принять кардинальные меры, чтобы больше не быть заложницей обстоятельств.

И только стоит мне прийти к такому выводу, как я понимаю, где нахожусь. Линкольн бульвар. Вон вывеска Санта-Моника мотель. Далеко я, однако, забралась.

Проезжаю немного вперёд и на первом же перекрёстке сворачиваю направо, чтобы добраться до 14-ой, а с неё и до дома.

Я много размышляю по пути. О прошлом и будущем – обо всём. И по приезду на Робсон-авеню, у меня уже имеются некоторые соображения.

Осталось поговорить с сестрой.

Свет в окне в их с Робом спальне не горит, как, впрочем, и в остальных окнах дома. Спят. Вот только мне нужно поговорить сестрой сегодня. Сейчас. Пока у меня есть настрой. Пока та боль, что меня терзала, преобразовалась в решительность и правильные выводы. А ещё… Ещё мне просто нужна поддержка сестры, её тёплые объятия и добрая улыбка.

Я захожу в дом, направляюсь прямиком в их спальню, открываю дверь и, как в старые-добрые времена, когда меня что-то беспокоило, забираюсь к сестре под одеяло. Конечно же, предварительно, скинув с ног кеды.

Я давно так не делала, потому сначала Вики пугается, подскакивает и включает ночник на тумбочке:

– Боже, Ань!

Я молча прижимаюсь к ней, она всё понимает, теребит Роберта за плечо и обнимает меня в ответ:

– Роб! Роберт! Сходи, пожалуйста, вниз за водичкой.

Я не вижу реакции её мужа на моё наглое вторжение, но слышу, как он протяжно зевает, а затем поднимается с кровати:

– Я могу сходить за водой в комнату сына?

Сообразительный.

Вики по ощущениям ему кивает, а когда дверь за ним тихо закрывается, целует меня в волосы и тихо предлагает:

– Рассказывай, моя малышка.

По традиции я начинаю тихонечко плакать, пока моя сестра гладит меня по волосам и спине. Но сегодня слёзы высыхают раньше обычного, что не мудрено, учитывая то, что я их почти все выплакала ранее. Я шмыгаю носом, не к месту вспоминаю офицера Коллинза с его салфетками, и выкладываю Вике всё, как есть.

Про то, как случайно столкнулась с Никлаусом в коридоре колледжа, как Оливер за меня вступился. Как одна нелепая случайность перевернула мою жизнь с ног на голову. И в ней больше не осталось ничего настоящего. Искреннего. Рассказываю про то, как братья решили сделать меня трофеем в своей вечной войне. Про подлость других, жаждущих внимания одного из них. Про свою доверчивость. Влюблённость. Про нежелание кого-либо расстраивать. И, наконец, про свою боль. Потому что по факту вышло так, что последний месяц был один сплошным обманом.

Мой голос ломается, когда я произношу последнее предложение:

– Я не могу оставить всё, как есть, понимаешь?

Вика долго молчит, продолжая перебирать пальцами по моему позвоночнику, а затем осторожно спрашивает:

– Ты уже решила, как поступишь?

– Да. Я хочу снять себе квартиру, уйти из колледжа и вплотную заняться фото-модельным бизнесом.

Хочу вычеркнуть этих двоих из своей жизни. Насовсем.

Конец, 31.03.2022г.