— я качаю головой, мои собственные эмоции выходят на поверхность, — они думают, что мы ниже из-за наших обстоятельств. Но это не так. Ты не такая, слышишь меня?

Я даже не знаю, как выразить все то, что так долго мне приходилось держать в себе. Как я могу давать кому-то другому советы по этому поводу, когда сама едва выживаю?

— Да, тетя Сиси, — шепчет Клаудия, и я подушечками больших пальцев вытираю слезы с ее лица.

— Не позволяй другим говорить тебе о твоей ценности. Только ты сама можешь это определить. Какими бы жестокими ни были люди, — добавляю я, как для нее, так и для себя, — они могут причинить тебе боль, только если ты им позволишь.

Она кивает мне, ее маленькие ручки сжаты в кулачки. Клаудия кивает, прежде чем подойти ближе и обнять меня.

— Спасибо, — говорит она, прижимаясь к моей груди. — Спасибо.

Мы обнимаемся друг с другом некоторое время, возвращаясь в дом только тогда, когда слезы высыхают, и мы надеваем наши веселые лица ради Каталины.

 



 

— Сиси, — окликает меня Лина однажды днем. Смущенная, я вопросительно поднимаю брови, но она просто отмахивается от меня.

— Пойдем, — шепчет она, когда я подхожу к ней, — у меня есть кое-что для тебя.

Зайдя в нашу комнату, она поднимает матрас и показывает несколько стопок книг. Вытащив несколько, она кладет их мне в руки.

— Я попросила брата пронести несколько книг, — начинает она, указывая на названия, — я сказала ему что-нибудь более романтичное, но классическое, — краснеет она, пока говорит.

Я опускаю глаза на книги и вижу, что большинство из них написаны кем-то по имени Уильям Шекспир.

— Они для тебя, — добавляет Лина, когда видит, что я удивленно смотрю на них.

— Для меня? — повторяю я, почти онемев.

Она кивает.

— Я знаю, что твой день рождения прошел, — она опускает глаза, почти стыдясь. — Но я видела, как ты прячешься с книгой, и знаю, что ты пытаешься читать что-то... другое.

— Это для меня, — удивленно повторяю я, быстро моргая, чтобы прогнать слезы.

Это первый раз, когда кто-то дарит мне что-то... для меня.

— Для тебя, — подтверждает она, даря мне одну из своих добрых улыбок. Я кладу книги на кровать и крепко обнимаю ее.

— Спасибо, — начинаю я, стараясь сохранить ровный голос, — это очень много для меня значит. — Так много, что она даже представить себе не может.

— Я рада, что тебе нравится, — она ласково похлопывает меня по спине.

— Мне нравится, — я чувствую, что вынуждена это подтвердить.

Отстраняясь, Лина поджимает губы.

— Ты должна быть осторожна. Если мать-настоятельница или кто-нибудь из сестер поймает тебя...

— Не волнуйся. Я буду очень осторожна, — заверила я ее, тут же переключив свое внимание на книги.

Их три, все достаточно тонкие, чтобы поместиться в моей униформе. Я быстро просматриваю названия «Как вам это понравится», «Антоний и Клеопатра» и «Ромео и Джульетта».

Я быстро пролистываю их, немного хмурясь из-за сложного языка, но не теряя надежды насладиться этим подарком.

Моим первым подарком.

Еще раз поблагодарив Лину, я возвращаюсь в свое убежище и прячу книги в гроб, зная, что никто туда не заглянет.

В течение следующей недели я стараюсь ежедневно выкраивать время для чтения, содержание пьес поражает меня, заставляет задыхаться от восторга и плакать от возмущения.

Вскоре одна из пьес быстро становится моей любимой, и, читая о том, как Антоний и Клеопатра боролись за то, чтобы быть вместе, а также об их преданности друг другу, я желаю чего-то подобного для себя.

Каково это было бы... если бы кто-то полюбил меня так же?

Но даже задаваясь этим, я понимаю, что это спорный вопрос. Я обречена на жизнь в одиночестве и еще большей жестокости. Когда Лина и Клаудия уедут... Мне не хочется даже думать об этом.

Я делаю глубокий вдох, чтобы прогнать эти мысли из своей головы, так как знаю, что если буду слишком много воспроизводить эту картину, то только впаду в еще большую депрессию. А зачем мне портить себе настроение, если эти книги делают меня такой счастливой?

Тоска между двумя главными героями настолько ощутима на страницах, что мой пульс начинает учащаться, когда я представляю их в незаконных объятиях.

Но поскольку мой господин снова Антоний, я буду Клеопатрой.

Они были так переплетены, что один не мог жить без другого.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь представить, как безликий мужчина тоже обнимает меня, шепчет мне на ухо слова любви и осыпает мое лицо поцелуями.

Возможно, это никогда не сбудется, но, по крайней мере, я могу об этом мечтать.

Я закрыла глаза и погрузилась в свои фантазии, когда книгу с силой выхватили у меня из рук.

От испуга я поворачиваю голову и сталкиваюсь лицом к лицу с Крессидой, на ее лице самодовольное выражение, когда она смотрит на мою книгу.

— Отдай! — я вскакиваю, хватаясь за нее рукой. Но поскольку Крессида выше меня, она поднимает руку в воздух, и у меня нет шансов дотянуться до нее.

— После того, как ты опозорила меня перед всеми? — она выплевывает слова, и на секунду я застываю на месте, осознав, что впервые с ее лица стекает чистая злоба.

— Ты сама навлекла это на себя, — добавляю я, вскакивая, чтобы взять книгу.

Видя, что я так отчаянно пытаюсь достать свою книгу, она начинает перекладывать ее из руки в руку, наслаждаясь моими тщетными попытками.

С разочарованным вздохом я останавливаюсь.

— Разве тебе это не надоело? Почему ты всегда придираешься ко мне? — я пытаюсь воззвать к ее доброй стороне, если она у нее есть.

Крессида только пожимает плечами.

— Просто потому что ты, это ты. Это легко.

В отличие от того, что она сказала много лет назад, на удивление, ее слова не произвели на меня никакого эффекта. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, и я поняла, что ее отношение ко мне — это не отражение того, кто я есть, а скорее того, кто она.

Проблема не во мне.

— Тогда как насчет того, чтобы усложнить, — говорю я, прежде чем снова прыгнуть, пользуясь ее отвлеченным вниманием, чтобы выхватить книгу.

Она реагирует на