опасная ловушка, которая окончится для него продажей в рабство. Но если все обстояло не так плохо, то что это была за дама? Замужняя или нет? Почему с такой легкостью оказалась готова принять первого встречного?..

Аббат Арчибальд именно этого и опасался в своем племяннике — неожиданных легкомысленных или рискованных поступков, на которые тот бывал время от времени горазд. Впрочем, вернемся к нашему герою.

Тот летал по Фамагусте, окрыленный предстоящим приключением: прошерстил лавки, приодевшись в новое и модное, что ему присоветовали продавцы; купил благосклонной даме тяжелый золотой браслет с каменьями, опустошивший (вместе с одеждой) его кошель на две трети; расспросил, где находится храм апостолов.

Узнав это, Лео не смог дождаться назначенного времени и пошел искать храм заранее. Выйдя на соборную площадь и оставя справа от себя большой францисканский монастырь с храмом святого покровителя ордена, датируемый приблизительно 1300 годом, а слева — по-средневековому мощный, но не очень изящный дворец Лузиньянов, юноша через несколько минут вышел к храму Петра и Павла.

Возведенный в 1360 году купцом Симоне Нострано, он представлял из себя крепкую каменную громаду — дородную, если этот термин применим к чему-то неживому. Причудливое смешение византийского и готического архитектурных стилей сказалось здесь, как и в ряде других церквей города.

Еще на подходе к зданию сразу обращали на себя внимание три полукруглые апсиды[26] в алтарной части, как у многих византийских храмов. В средней апсиде, наиболее просторной, конечно, находился сам алтарь. Однако окна в ней были стрельчатые, готические. Окна такой же формы виднелись в боковых стенах строения и располагались в два яруса, но по сравнению с тем, сколько обычно делается окон в готическом храме, их казалось мало, и это говорило о том, что архитектор следовал византийской традиции, которая окна "не любит".

И все же сама форма здания, укрепленного готическими контрфорсами, и высокие готические своды, которые открывались взору, как только войдешь внутрь, никак не позволяли принять постройку за православный храм. В общем, конструкция церкви напоминала и восточнохристианскую базилику, и готический трехнефный собор одновременно, так что было сложно сказать, что превалирует.

Все солидно, добротно, по-купечески. Однако именно эта крепко сбитая "дородная" конструкция помогла храму пережить 11-месячную турецкую бомбардировку 1570–1571 годов, обратившую в прах большинство храмов прекрасной Фамагусты…

Итак, искомый храм был найден, но время тянулось невыносимо долго, поэтому рыцарь стал кружить по городу, буквально нашпигованному самыми разными храмами и соборами… Всего не перечислить и не описать, а то, что осталось ныне, по большей части своей — жалкие остовы расстрелянных турками храмов, и венцом этой разрухи является помойка среди руин храма Святого Франциска…

Но вот и вечерня. Примеченная ранее нами бабка осторожно подошла к Лео и прошептала:

— Пойдем, господин, если ты не передумал.

Англичанин улыбнулся, ответил шутливо:

— Хотел бы я посмотреть на такого дурака, который бы передумал.

— Ай и хорошо, — оживилась старуха, — тогда дай бабушке золотой, если не жалко.

"Вымогательство!" — мелькнула мысль, но разве мог несчастный золотой стать помехой грядущему счастью? Он быстро перекочевал из кошеля рыцаря к бабке, проворно засунувшей его себе за щеку, и та колобком покатилась к даме рыцарева сердца, так что тот с трудом поспевал за ней.

Вот, небольшое трехэтажное палаццо с узким фасадом всего в три окна. Внутри как будто все вымерло, бабка шустро ведет Лео вверх по лестнице, потом кивает на приоткрытую дверь и, буркнув: "Туда!", и исчезает.

Рыцарь решительно вошел. В небольшой тускло освещенной комнате хорошо видно только стрельчатое окно, пару масляных светильников и еще один, из страусового яйца, который подвешен к потолку.

Затем Лео разглядел не горевший мраморный камин, приземистый шкафчик и роскошный стрельчато-готический вызолоченный иконостас. Мадонну с Младенцем, находившуюся в самой большой и широкой арке, окружали святые, каждый в своей арке поменьше: Екатерина Александрийская с ветвью и пыточным колесом, апостолы Петр и Павел, расстрелянный Себастьян, Варвара с башней в руке, блаженный Августин. Наверху было распятие.

Но добрую половину комнатки занимал роскошный альков в гербах, отделанный дорогой материей, внутри коего помещалось ложе, отделанное резным деревом.

Хозяйка комнаты стояла возле ложа. Она была в легкой ночной рубахе, также из дорогой белой материи, трагически полупрозрачной, с чашей вина в руке. Волны ее волос (теперь, без накидки, стало видно, что дама — брюнетка) спускались до талии. На головы была плетенка из тонких серебряных полос, украшенных большими жемчужинами, к которой крепилась белая вуаль, спускавшаяся сзади и по бокам.

— Дело не улучшится, если его затягивать, — все так же сухо, как и в соборе, сказала дама и протянула Торнвиллю чашу.

Рыцарь с легким поклоном принял угощение и выпил, думая при этом про себя, что что-то тут, видать, не совсем так. Если он понравился загадочной даме, почему же все так сухо и обыденно? Нет, лучше не думать.

Вино слегка ударило в голову. Дама взяла его за руку и решительно повела под свод алькова. Там чуть не рывком сняла с себя оставшуюся одежду и жестом велела Торнвиллю сделать то же самое, даже не глядя на юношу. Это показалось ему все же неприятным, и он спросил:

— Что все это значит?

— Ты что, пришел сюда вопросы задавать? — резковато спросила дама. — В соборе я по твоему виду поняла, что ты — человек дела, а не пустослов. Неужели я ошиблась?

— Нет, но…

— Я резка с тобой — прости, не твоя в этом вина. Никаких разговоров сейчас, иначе я сойду с ума. Иди, английский львенок, на ратное ложе любви… Все узнается со временем…

Он заключил ее в объятия, оба упали на ложе, простыня окрасилась кровью. Чуть позже Лео, увидев это, озадачился — наглая, бесстрастная блудница оказалась девственницей!

— Все же почему? — тихо спросил он прелестную итальянку.

— Так я решила… — тихо ответила она, печально улыбаясь. — Если б я не встретила тебя, это сделал бы первый матрос в порту… Но не надо обижаться, — тут же добавила она, видя помрачневшее лицо рыцаря. — Я рада, что встретила английского львенка. Ты мне нравишься, ты ласковый, храбрый, знаешь языки… Ты хороший…

— Ты тоже… Но я даже не знаю, как тебя зовут…

— Это не важно…

— Разве мы больше не увидимся? — испугался Лео. Незнакомка, несмотря на холодность и резкость в обращении, юноше понравилась. Даже очень. Она была прекрасна, а ее тайна, которую пока не удалось узнать, будоражила воображение. Так неужели это счастье так быстро закончится?

— Мы увидимся, — ответила красавица. — Увидимся, хотя ты должен знать, что нам отпущено мало времени. Ни