— Так надо. Не я законы устанавливаю, я только занимаюсь их внедрением. Может, все и обойдется. Просто я должен вас сразу обо всем предупредить. Кроме того, если дело дойдет до боя, ваш корабль будет находиться под защитой фамагустских пушек, так что и вам от нас тоже есть польза.

— Пушек-το хоть много? — вопросил Сильвестр, на что фамагустец злобно ответил:

— Задай этот вопрос в городе — и попадешь на виселицу!

Мы могли бы удовлетворить любопытство брата-казначея, однако жанр этого произведения никак не позволяет автору из двадцать первого столетия вступать в прямой диалог с персонажем из столетия пятнадцатого. Однако пусть хотя бы читатель узнает то, что не узнал цистерцианец.

Когда Фамагуста находилась в состоянии переходного периода от генуэзцев к венецианцам, ее укрепления вовсе не напоминали те, что перенесли 11-месячную осаду турок в 1570–1571 годах. Нет, те были воздвигнуты позже, причем, ни много ни мало, по проекту и рекомендациям Леонардо да Винчи — гения, признанного военного инженера, приглашенного венецианцами, перепуганными турецкой осадой Родоса 1480 года. Модернизировать укрепления Фамагусты начали в 1481 году. Пока же город-порт защищали менее мощные, но все равно по тем временам первоклассные стены и башни кипрских Лузиньянов и оккупантов-генуэзцев.

В башнях стояло до пяти больших бомбард на каждой (всего числом 26), восемь — в замке. Одни только сухопутные ворота Лимассола охранялись сразу четырьмя орудиями. Три бомбарды стояли на крепостных куртинах, две — в порту, три — на таможне, одна — на лестнице Святого Стефана.

Тут и там мелькали желтые "бургундские" куртки пушкарей, из бойниц торчали дула порядка семи десятков сарбатан. Обслуживал все это адское хозяйство гарнизон, состоявший, по прикидке, из порядка 400 человек, включая обслугу более мирного характера — кузнецов, плотников и т. п.

В лучшие генуэзские времена насчитывалось до 23 капральств. В каждом — дюжина человек под командованием капрала. Из них 11 — копейщицких (пикинерских), 10 — стенных, два — охраняли коммеркию. Командовал всем капитан города — нечто вроде наместника или итальянского подесты, сиречь городского головы. Ему непосредственно подчинялись капитан ворот Лимассола, смотритель крепости, два замковых кастеллана (начальствовавших, в свою очередь, над двумя субкастелланами), два охранника порта и его капитан, а также смотритель пригорода.

32—34 поста были распределены по воротам крепости. На каждом посту было от 5 до 19 человек — на каждой башне, куртине, лестнице. Гарнизон цитадели составлял 32 человека. Если время было мирным, днем состав поста значительно сокращался (например, 1 человек вместо 8), но это не касалось важных лимассольских ворот.

Выше было упомянуто, что при них состояли 4 бомбарды. 12 человек денно и нощно охраняли сами ворота, трое пребывали в башне, 9 стерегли лестницу и 11 — куртину. Это генуэзцы поджидали с суши главного врага — кипрского короля. Когда он их одолел, естественно, стражу здесь, да и в иных местах подсократили, новых хозяев — венецианцев — как-то больше волновало возможное нападение с моря, но они, как тоже было отмечено, подошли к решению вопроса обороны позже.

Итак, Фамагуста была крепким орешком, и вид ее, суетно готовящейся к обороне, не подавал англичанам повода для радости. Им откровенно не улыбалось очутиться между молотом и наковальней. Еще бы! Раз такая твердыня не может положиться только на себя, а должна заботиться о привлечении лишних пушек и тяжелых ружей, значит, грядущая неприятность явно будет не из малых.

Если б жители Туманного Альбиона могли отличить среди воинов гарнизона еще и ополченцев, их настроение упало бы еще больше — а ополченцы имелись. Конечно, это были отнюдь не бородатые крестьяне с цепами и вилами, которых тут же рисует воображение, совершенно нет. Местное ополчение — это знать с легкими (по понятиям тех времен) короткоствольными ружьями. Внешне это были длинноволосые молодые люди, разноцветно разодетые, словно попугаи (так что даже одна штанина отличалась по цвету от другой). Доспехов они не носили то ли в силу легкомыслия и желания порисоваться, то ли выказывая презрение к смерти (что тоже, впрочем, иногда сродни легкомыслию). Исключением можно было считать разве что островерхие шлемы с белым цаплиным пером и круглыми наушниками. Вооружение дополняли большие прямые кинжалы.

Кроме них в толпе привлекали внимание арбалетчики, отличные от тех, которых англичане видели в Лимассоле. Их арбалеты были раза в два больше, и сами воины были экипированы иначе, менее добротно, но зато более удобно для движений. Этих воинов защищали кираса, кольчужные наплечники, металлические недлинные набедренники и поножи, а также простой касочный шлем типа "салет" с опускаемой стрелкой на нос, предохранявшей лицо от поперечных ударов мечом или саблей.

Подобный шлем, конечно, стал частью экипировки не просто так: явно готовые и к рукопашному бою, местные арбалетчики носили длинные прямые мечи.

Караулы были смешанные из латников-пикинеров и ополченцев с ружьями.

— Попали мы, — проворчал капитан когга, и был прав. Разговором с капитаном порта дело не закончились.

С реестром своего защитного вооружения англичане попали в жесткие лапы смотрителя крепости, заставившего их сдать бомбарды и порох и приписавшего их к одному из участков стен, глядящих на море — не особо важному (мало ли что!) и подальше от замковой цитадели.

Удалось отстоять лишь двух из шести аркебузиров, в порядке смены должных пребывать на корабле, а также капитана, штурмана и боцмана. Канонир и половина команды были привлечены к несению внезапно обрушившейся на них воинской повинности. Цистерцианские тунеядцы, разумеется, предпочли оказаться внутри крепости.

Но, как говорится, привыкнешь — и в аду хорошо. Потихоньку англичане вошли в русло тревожной фамагустской жизни, брат Сильвестр начал выискивать зла-тотканные сирийские материи по приемлемой для него цене, а прочие: Торнвилль, аркебузиры и моряки — тоже начали в удовольствие пользоваться имеемым свободным временем для знакомства с городом, его достопримечательностями и соблазнами.

Несмотря ни на что, жизнь шла своим чередом. На главной площади меж огромным готическим собором Святого Николая и лузиньянским дворцом шумел большой рынок, откуда, как щупальца гигантского спрута, шли к порту торговые улицы, полные лавок, складов, харчевен и постоялых дворов. На одном из этих дворов и нашли себе приют англичане — как частично мобилизованные, так и пребывавшие на когге, ведь шла постоянная ротация.

Как-то, вспомнив о полушутливой-полусерьезной просьбе дяди помолиться о его здравии в соборе Святого Николая, Лео в свободное от воинских трудов время направился туда.

Огромный готический собор Святого Николая, Мир-ликийского чудотворца, был возведен по образцу Реймсского собора франками в 1298–1312 годах напротив королевского дворца: трехпортальный, двухбашенный, с гигантской круглой готической розеткой над