Шрифт:
Закладка:
«Хрен знает, что такое» — отэманировал медвежатина, озвучивая мои мысли.
— Подозреваю, этот тайфун — природное явление, — предположил я. — Не связанное с богами, или не имеющее на данный момент покровителя, — пришло мне в голову. — А то, что мы чувствуем от богов, их присутствие — использование части этого явления себе на благо. Чтоб не пропадало.
«Х-р-р-р»…
— Ладно, пойду посмотрю что там наверху, — стал аккуратно подниматься я. — А ты…
«Тоже посмотрю, вполглаза», — чувствовалось любопытство от Потапа. — «Но не долго!»
— А потом ты спать…
«Да!»
Стал я подниматься, стараясь Мирку не разбудить: я, конечно, сволочь, но не настолько чтоб будить людей, даже служанок, не по делу. Вывернулся, начал было одеваться…
— Машуж вать! — злобно ругнулся я, влетевший башкой в стенку, да ещё и придавленной взвизгнувшей Марикой, копошащейся на мне.
И это хорошо что на мне — толчок скинувший меня с кровати вполне мог столь полезного сотрудника необратимо испортить! И башка гудит! Гордость натурально затрещала, была надежда что не сломалась нахрен.
— Ну всё, — начал звереть я.
«Сильный, злой… РЫБА!» — раздалось от Потапа, явно передумавшего «яспать». — «Иди наверх!» — барственно распорядился топтыгин.
— Иду, иду. И кому-то мало не покажется! — буркнул я.
Сгрёб ошалелую служанку в охапку, поместил на кровать, велеел держатся. И уже в полном обороте, пыхая от раздражения облачками огня, поскакал наверх.
И даже замер на секунду. Дело вот в чём: в нескольких сотнях метров по правой стороне от Гордости была сама «глотка» — ямина в воде, сердце водоворота. Сама Гордость фактически летела по одной из водоворотных волн, краем. Скорость запредельная, встречный ветер — сильнейший.
В ночном небе — дыра на звёзды и ехидную луну, обрамлённая двигающимися по кругу облаками. Зрелище ещё то: и красивое, и пугающее, лучше не видеть в общем. Но главное: на Гордости крепился (или плыл рядом, чёрт знает) совершенно непотребных размеров морской змей. Видимо в него Гордость и впечаталась, когда меня скинуло с кровати. А теперь эта змееподобная рыбища сплетала вокруг корабля торчащие из воды кольца, возвышающиеся над нами метров на пятнадцать, не меньше. Смотрел на нас рыбьими буркалами, щерил пасть — и не мелкую, как у «прирученных», а здоровенную и злостную. И, заметно даже на глаз, сжимал кольца.
По палубе копошились всякие водоплавающие, стреляли пищалями, кидались заклинаними, но стягивающему кольца змею это было пофиг. Как и на Скура, в виде саблезубой белки с выпученными глазами грызущего одно из колец змея: несопоставимые величины. А кольца сжимаются и, судя по размерам — Гордости настанет неотвратимый звиздец, когда сомкнуться…
— … — высказался я.
«Не тупи, а прыгай!» — рявкнул Потап, подавая энергию. — «Это БОЛЬШАЯ рыба!!!» — алчно эманировал он.
Ну… а что делать? Или тонуть с кораблём, или прыгать, блин. Так что взял я разгон, вскочил на мачту, рванул до верхушки и прыгнул на белёсо-серебряную тушу, сжимающеюся вокруг Гордости. В полёте от Потапа шибануло энергией и меня «вывернуло»: в кольцо змея вцепились полупрозрачные лапы Потапа, в недрах которого бултыхался я.
«Ры-ы-ыба!» — довольно заурчал Потап, вонзая зубищи в чешую.
На его фоне, пусть и призрачном, Змей был, конечно, огромным. Но не столь чудовищным. И когти в него вошли ощутимо, и чешуя с потоками кровищи так и полетела от вгрызающегося в нямку Потапа. А я немного расслабился (а что ещё делать?) и пытался понять, навь эта тварь или нет. И непонятно выходило, такой же бардак, как с общей энергетикой глотки. Этот гигантский змей эманировал и миром мёртвых, и чем-то другим. и даже богами.
Но Потап разошёлся, выгрызая за минуту метровой глубины ямищу, метра полтора диаметром. Это при том, что сама туша змея была порядка трёх метров толщиной.
И, очевидно, змею это ни черта не понравилось. Кольца задёргались, уже не сжимаясь, а хаотично. И вознесённая морда захлопнула пасть, приближаясь к месту перекуса топтыгина, бешено пырясь огромными рыбьими глазами. Офигело посмотрела на то, как её потребляют, раззявила пасть и ринулась к Потапу…
«Отстань, рыба!» — буркнул топтыгин, не прекращая довольно урчать.
И отпихнул задней лапой огромную морду с пастью. Точнее даже не отпихнул, а отвесил мощный и смачный пинок, на зависть всяким каратистам. Морда от удара отдёрнулась, свела перекошенные буркалы вместе, пошевелила перекошенной челюстью, в которую прилетел пинок.
И, через пару секунд (и через немалый шмат плоти) до змея дошло, что вскоре его располовинят. Кольца стали двигаться, расплетаясь, сначала медленно, потом всё быстрее…
— ПОТААААП! — переполошился я.
«Ещё кусочек, ням… Чего суетишься, шебуршень⁈»
— Мы сейчас в этот водоворот ухнем!
«Не ухнем», — отмахнулся топтыгин, погрыз ещё чуток и прыгнул с уже очень быстро скрывающегося в воде тела.
В прыжке уже он вывернулся, оставляя меня снаружи себя… и отвесил мне ускорительного пенделя в направлении Гордости, перед тем как развеяться!
— СВОЛО-О-ОЧЬ!!! — орал я, смотря на надвигающуюся бронзовый борт.
Но шмякнувшись об него — воткнулся когтями, которые вполне в него вошли. Вздохнул-выдохнул, мысленно выматерился и начал вбивать когти всё выше и выше, поднимаясь. Ну и думал: а если эта сволочь змеистая вернётся мстить?
«Не вернётся» — пришло довольное от Потапа.
— Ты какого меня пнул⁈
«Чтоб до этой плавающей фигни долетел», — ехидно врал сволочной топтыгин.
— А я тебя не пинал!
«И дурак… хотя если бы пнул — я бы тебе устроил…» — выдала мохнатая задница. — «Не вернётся, испугался как заяц», — сказал он хоть что-то хорошее. — «И вку-у-усный какой! Жалко что мне всё нельзя» — вздохнул Потап. — «И качается всё… Ладно, я кое что придумал. Не тереби меня, шебуршень!»
И пропал. А я аккуратно поднимался по борту. Медленно, но ветер и страшновато, блин! И тут меня начало… да колбасить! Не критично, сознания не терял, но бросало меня то в жар, то в холод, то боль прострелит, то тепло и приятно станет. Блин, опять эта скотина меня корёжит…
Так что через борт я перевалился через четверть часа, буквально ползя по бронзе. Ну и любовался ошалелыми матросами, офицерами и даже Лидарёнышем,
