позу и начнет звать адвокатов.

В конце концов, мы с Гуровым, Львом Ивановичем, договорились не делать поспешных выводов, мы информацию собираем. А информацию легче всего выудить из людей спокойных, открытых, людей, которых не выуживают из своего аквариума, не выкидывают задыхаться в чуждую атмосферу. Вот пощупать, понаблюдать за поведением, за реакциями – пользы от этого будет куда больше».

Глава 7

С утра Алексей Ситдиков, директор и по совместительству ведущий актер театра «Тень», успел постоять в интересной позе на ковре в налоговой. Выйдя и разогнувшись, узнал еще и о том, что запланированная на сегодня съемка промоушен-передачи отменяется.

«“Извини, старик, сам понимаешь…” Есть у них более насущные темы, – злился он, – как же, разумеется! Был бы Мишка – бежали бы, теряя тапки, подвывая от восторга, а так что? Так кто?»

Совмещать административную работу и творчество вообще непросто, особенно если нет таланта ни к тому, ни к другому. И кто бы, кроме брата, смог? У него все всегда получалось. Пришел бы на этот синедрион жирных инспекторш, побасил бы виновато, глазищами своими в коровьих ресницах похлопал – они бы и расцвели подсолнухами, простили бы все. Да еще бы и сами на бумажке расписали: что не в порядке, где подтереть да как в следующий раз делать так, чтобы приходить сюда только с цветами и конфетами.

«А пока, Михаил Юрьевич, нельзя автограф для внучка?»

Так всегда и было, и не раз.

С ним же, Алексеем, не миндальничают, поскольку он тюфяк, вечный никто и номер два.

Мишка ржал, пихая под ребра: что куксишься, подушкин? Все в твоих руках, вон Ильич, тоже всего-то младший братик был – и нате, весь мир до сих пор трясет.

Алексей отнял руки от лица, с лютой ненавистью вперился в собственное отражение. Включил подсветку, принялся старательно, со всем тщанием, гримироваться.

Как он мечтал об этой роли. Это не глупый неврастеник в шортиках, это тот, чья душа прогнила так, что несет до небес, злодей под самым страшным проклятьем, Тот, Которого Нельзя Называть. За всю пьесу ни один не осмеливается произнести его имя.

Не брата он убил, а целый мир, сконструированный хитроумным Шекспиром. Чокнутый Гамлет в состоянии только куклу свести с ума, Клавдий – все государство. И при этом бухает, лапает не кого-то, а саму королеву!

Между прочим, королева обещалась прибыть сегодня. Роскошная женщина! И как Мишке удалось ее уговорить участвовать в этом всем? И как вдохновил – она прямо заявила, что не собирается отказываться от участия и настроена решительно.

Следовательно, надо соответствовать, а как? Начнем с того, что не может быть королю Клавдию двадцать девять и он не имеет права быть таким смазливеньким господинчиком.

«А ведь Мишка все подготовил, все исходники для моего триумфа. Получается, если обделаюсь – так сам виноват. Не чьей-нибудь, своей милостью буду дурак и бездарь. Мечтал стать номером «раз» – вот и стал, теперь изволь утереть нюни и царствовать».

И снова, и снова старательно, как учили, накладывал тени, заостряя нос, выделяя складки, совершая множество эволюций, и вроде бы все верно делал – но вновь и вновь, как бы издеваясь, проступало из-под белил и черноты молодое ненавистное лицо. Сквернословя, Алексей удалял нанесенное с такой силой и злобой, словно так можно было стереть, изуродовать сами раздражающие черты. Он поднял глаза: над зеркалом пришпилено Мишкино фото, в королевском гриме.

«Мы же братья родные. Мы же похожи! Вот же, как две капли воды – глаза, носы, рты… нет, все не то. Морда жирная, круглая. Характер не тот, то есть нет его».

Разве что голос. Закрой глаза – и сразу не поймешь, кто с тобой говорит: младший ли, старший. Отвернувшись от зеркала, Алексей вздохнул, сосредоточился, попробовал негромко:

– Пусть смертью брата нашего родного больна душа… Т-твою ж мать! Подделка гнусная. Мямля и тряпка. Бездарная копия. А ты – под-лец. Понятно? Под-лец, – повторил он, с наслаждением мазохиста пробуя на вкус слоги.

«Но почему, в сущности, подлец? Я же самолично и пальцем его не тронул… завидовал, мечтал, чтобы его не стало, – это извините. Но руки-то мои чисты!»

Дверь не скрипнула, не шелохнулась – он был готов в этом поклясться, и все-таки за плечом вдруг пропел ангельский голосок, чарующе, но с издевкой:

– Мой принц, как поживали вы все это время?

На плечи легли длинные, прозрачные пальцы, возникло в зеркале призрачное, восковое лицо. Удивительные, чуть раскосые, приподнятые к вискам глаза, с пленительной надменностью изогнуты пшеничные брови, чуть вздернутый, трогательный носик, бледные нежные губы.

– Боги, боги! Алексей, что это вы постоянно с собой делаете? Я сто раз объясняла, как надо, а вы то ли меня не слышите, то ли не желаете слышать. Или вы считаете, что лучше меня все знаете?

Алексей сильно сморгнул, отвернулся от зеркала. Но это существо из потустороннего мира было не из тех, от кого можно отмахнуться. Она такая нежная, неосязаемая, и понимаешь, что она тут, рядом, только когда она уже ближе, чем собственная кожа.

Женщина, легко развернув кресло, рассматривала так прямо, оценивала так откровенно, что у него уши запылали.

– Скверно, – был вынесен вердикт, – ну скверно же, сир. В сущности, какой из вас Клавдий? Вы самый что ни на есть Гамлет. Вспомните: он тоже тучен и одышлив. Или вы думаете, злодеев играть легче? Отнюдь. Плохо сыграть злодея может каждый дурак, а хорошо – практически никто.

– Что же мне делать?

– Для начала постарайтесь не пялиться на меня, как лягушка на змею.

Алексей послушно закрыл глаза и откинул голову.

Тихонько напевая песенку сумасшедшей Офелии, простую, зловещую, пронзительную (одному богу известно, о чем думал Мишка, из какого чулана своей темной башки извлек эти звуки!), она принялась за работу.

Бегом в яму — Скок со дна, Не ломай веретена. Крутись-крутись, прялица, Он не состарится.