— С чего ты это взял? — приподнял брови командир.

— Да все говорят!

— Вот ты вроде смышлёный, а слушаешь болтунов, — мужчина покачал головой и отложил своё чтиво. — Погостили дома, наслушались пустых разговоров и теперь решили, будто что-то понимают.

— Так значит брехня?

— Роваджи, выбирай выражения. И уж поверь, не будет никакой войны. По крайней мере в ближайшее десятилетие. Предположу, что тебя просто хотели задеть. И, как погляжу, получилось.

Ро почувствовал себя идиотом. Это же надо было нагородить соратникам столько отборнейших гадостей! Этим он лишь подтвердил, что никогда и не был своим. Выставил себя козлом и предателем. Дал очередной повод для издёвок и травли. В сегодняшней стычке Верин оказался хитрее и победил.

— Буду умнее, — пообещал кадет, насупившись. — Вы хотели меня видеть.

— Да, — командир вздрогнул, как от неожиданности, чем поверг воспитанника в замешательство. — Да, хотел. Гхм… Во-первых, должен отметить, что дела твои идут значительно лучше. Стало меньше замечаний. Учитель истории тобой доволен. Нормативы подтянул. Хвалю. Ещё бы не отставал в фехтовании…

Ро совсем не дружил со шпагой. Точнее владел он ей довольно-таки сносно, но продолжением руки не ощущал. Не чувствовал оружие — оно только мешало. А тренировки он просто ненавидел, потому как в пару всегда доставался какой-нибудь павлин, отпускающий обидные шуточки и норовящий отхлестать, как несуразного первогодку, стоит учителю отвернутся. И Ро казалось, что учитель намеренно часто отлучается. Никто в Алуаре полукровок не любил, и почти также здесь презирали отстающих.

Командир продолжал перечислять наблюдения и цитировать заметки из ротного журнала. Было что-то неестественное в его голосе, да и в самой речи. Похвалить или пожурить воспитанника можно и завтра, а значит назревал разговор о чём-то другом. Ро терпеливо ждал, не выдавая своей прозорливости.

— Так что продолжай с тем же рвением, и тогда мы сможем рекомендовать тебя… гхм… скажем, в инженерный корпус. Во флот не обещаю, но время ещё есть, а Коллас воздаёт за старания. А что на счёт егерства? Не думал попробовать себя в…

— Егерь? — переспросил Ро, кривясь.

Так-то он ничего против егерства не имел, но подозревал, что таким образом его попытаются сослать туда, где не будет мозолить глаза позорной повязкой. Хотя всё лучше передовой. Но о подобном командир сказал бы, не петляя. Он вообще был прямолинейным человеком. Суховатым и грубоватым, как полагалось военному, и о неприятных вещах сообщал в лоб. Никогда прежде он не заводил разговоров издалека.

— В прошлом году ты показал отличные результаты на учениях. Тебе явно нравилось в восточном гарнизоне. Горы, лес, свежий воздух.

— Капитан, мне всё равно, куда вы меня направите, — признался кадет, утаивая лишь то, что не собирался задерживаться до распределения.

— Плохо это, Роваджи, — вздохнул офицер. — Прежде всего именно ты должен заботиться о своём будущем. Наставники и учителя могут лишь направить, подсказать, скорректировать план занятий, но сделать из тебя достойного человека можешь только ты сам. А без твоего желания ничего не получится.

— Разве кого-то интересовали мои желания, когда на меня нацепили эту форму и заставили произнести присягу? — огрызнулся воспитанник и сжал кулаки так, что ногти до боли впились в ладони.

— Это было сделано ради тебя! — командир импульсивно ударил по столешнице, и в глазах его на несколько мгновений разгорелось пекло. Однако почти сразу он шумно выдохнул и расслабил плечи. — Ты же не думаешь, что полукровкам проще на гражданке? В армии ты отдаёшь долг родине и получаешь признание и доверие. Ты волен сделать карьеру и стать уважаемым человеком. Смог бы ты надеяться на подобное, подметая улицы и чистя нужники?

Слышать это объяснение приходилось сотню раз, но не единожды оно не показалось весомым. Суть проста: в любом случае тебя презирают, но, если отдашь жизнь ало-класси, будут презирать немножечко меньше.

— Я обещал твоей матери о тебе позаботиться. Мы с ней были знакомы до того, как она… уехала. Не скажу, что мы были друзьями, но от неё и так все отвернулись. Община обратно не приняла, а дальние родственники отказались знаться. А просила она в общем-то о простом: присмотреть за тобой, пока ты не окрепнешь и не войдёшь во взрослую жизнь. В этом, знаешь ли, и заключается моя работа. Как у нас принято: капитан не только командир, но и старший товарищ, наставник и даже отец. Так что то, о чём она просила — ровно то, что я мог обещать. Пусть она и поддалась искушению и осуждаемым мною стремлениям, женщина она добросердечная и неплохая.

В горле засел неприятный ком, а губы сжались так, что едва пол-лица к себе не стянули.

— Может вы перестанете ссылаться на мою мать и ваши непростые отношения? — выпалил Ро совсем уж непочтительно. — И забота мне ваша не нужна! У меня таких папаш знаете сколько было?

То была уже давно не ярость, а отчаяние, граничащее с бессилием. Если бы Ро вёл счёт, сколько раз ему намекали или говорили прямо, что его мать — блудница, то цифра давно перевалила бы за шестизначную. Вот только то было неправдой. Она не была падшей женщиной, как заявляли сородичи, просто выжить в чужой стране, да ещё и с ребёнком без мужского плеча не по силам. Мать была хороша собой и постоянно заводила дружков. Некоторые были вполне себе сносными, другие даже славными: учили пасынка играть в карты и давали монетки на сладости. Но находились и мрази, распускавшие руки. Таких мать быстро бросала. Прочие уходили сами, как и отец Ро, через год-другой, месяцы или даже недели.

Капитан встретил выходку сдержанно и вопреки ожиданиям не взорвался. Потерев переносицу пальцами, он устало покачал головой.

— Ох, не знаю, что с тобой делать. Видит Коллас, я стараюсь.

Была в словах командира щепотка истины, но Ро предпочитал морить себя голодом и кривиться от лицемерия. Каждый день в этом опостылевшем месте его пытались сломать или переделать. Вышколить, выдрессировать