смотрит на эту фотографию, на краю сознания мелькает и другое воспоминание. Его похороны, здесь, в Кроус-Бек.

Вот она держит маму за руку и смотрит на небо, на тучи, висящие прямо над их головами. Она думает, что вот-вот пойдет дождь. Кладбище – сплошной мох, камни и деревья, повсюду птицы и насекомые; и Кейт вспоминает, как там было шумно. Так шумно, что она едва могла расслышать викария.

После церемонии они с родителями вернулись сюда, в коттедж Вейворд, выпить чаю. Тогда она в первый и последний до этого приезда раз побывала в этом доме. Тогда она в первый и последний раз встретилась с тетей Вайолет.

Кейт смутно помнит, что было много зеленого цвета. Зеленая дверь, зеленые обои, тетя Вайолет в странном, словно струящемся одеянии. Она помнит запах ее духов – лаванда, этот аромат до сих пор витает в спальне. Кейт пытается вспомнить больше, но у нее не выходит: воспоминания слишком туманны, будто размыты по краям.

По правде говоря, Кейт вовсе не помнила, что у нее была двоюродная бабушка, пока не позвонил поверенный.

Не единожды она задавалась вопросом, почему Вайолет оставила коттедж внучатой племяннице, которую не видела больше двадцати лет.

– Вы ее единственная живая родственница, – ответил поверенный с режущим слух северным акцентом, когда она задала ему этот вопрос. Но ответ только породил новые вопросы. Например, почему ее двоюродная бабушка ни разу не связалась с ней, пока была жива?

Некоторое время спустя Кейт решает осмотреть сад, пока не совсем стемнело.

Сад зарос; здесь сильно пахнет незнакомыми растениями. По туфлям скользят зеленые мохнатые листья, оставляя влажный серебристый след. На ветру шелестят папоротники.

Дойдя до древнего платана, Кейт колеблется, вспоминая вчерашних ворон. Она смотрит на небо, на алые в лучах заката ветви, стремящиеся вверх. Дереву, должно быть, сотни лет. Она представляет, как платан поколениями стоял на страже, укрывая маленький коттедж своей тенью. Протянув руку, она кладет ладонь на ствол.

Кора теплая. Живая.

В воздухе что-то меняется. Внезапно ей хочется вернуться в дом. Ей кажется, будто здесь, в саду, что-то давит на нее, стискивает. Словно между внешним миром и ее нервами больше нет никакого барьера.

Она напоминает сама себе, что здесь она в безопасности. Что ей не нужно возвращаться в дом. По крайней мере сейчас.

Кейт идет в глубь сада, слушая гудение насекомых, журчание бегущей по гальке воды. Внизу мелькает ручей. Она спускается к нему, держась за извивающиеся корни платана, чтобы не упасть. Вода такая чистая, что Кейт может разглядеть крошечных рыбок, чьи тельца переливаются на свету. Неподалеку в воздухе парит насекомое. Название это вида вылетело у нее из головы: это стрекоза, но меньше обычной, с изящными перламутровыми крылышками. Она словно скользит по поверхности ручья. Кейт довольно долго стоит, слушая ручей, птиц, насекомых. Она закрывает глаза – и открывает снова, почувствовав прикосновение к руке. Та самая стрекоза с переливающимися крылышками. Из глубин мозга всплывает: стрекоза-красотка, равнокрылые.

Неожиданно на глаза наворачиваются слезы.

В детстве ее восхищали насекомые. Она помнит, как умоляла мать пощадить моль, вылетавшую из шкафов с одеждой, тонкую паутину на потолках. Она собирала иллюстрированные книги о насекомых. И о птицах тоже. Прячась под одеялом, она рассматривала их в тишине дома еще до рассвета, пока родители спали в соседней комнате. Сейчас ей больно вспоминать ту маленькую девочку и ее невинное любопытство: с фонариком в руках она перелистывала глянцевые страницы, дивясь чудесным созданиям дикой природы. Бабочкам с глазами на крыльях, попугаям с их разноцветным оперением.

После смерти отца Кейт собрала все эти книги в одну большую разноцветную стопку и вынесла их на тротуар перед домом. Она проснулась ночью – сердце колотилось от сожаления – и выскочила на улицу, чтобы забрать их обратно. Но их уже не было.

Кейт восприняла это как знак, подтверждение того, о чем думала. Ей опасно находиться в окружении любимых ею насекомых, птиц и животных. Она уже и так виновата в смерти папы. Что, если она как-то навредит и маме?

Она оставила себе другие книги: «Сказки братьев Гримм», «Таинственный сад» – истории, ставшие спасением в те долгие ночи, когда единственным признаком жизни из маминой спальни было неоновое свечение телевизора из-под двери. Художественная литература одновременно стала ей и другом, и тихой гаванью, неким коконом, защищавшим ее от опасностей внешнего мира. Она могла читать о синице, что ворует пшеницу, но при этом должна была любой ценой избегать синичек, щебетавших у садовой ограды.

И у нее осталась брошь; она была вместе с Кейт, надежно спрятанная в кармане, во время обязательных матчей по нетболу, во время экзаменов и даже первого поцелуя. Как будто брошь была талисманом на удачу, а вовсе не напоминанием о том, что она сделала, кто она такая. Чудовище.

Сейчас брошь потеряла свой вид: золото потускнело и почернело от времени.

Когда-то она была красивой – Кейт помнит, как играла с ней, когда была совсем маленькой: камешки сверкали на солнце так, что казалось, будто крылья трепещут. Кейт не помнит, когда у нее появилась эта брошь. Наверное, те кошмарные мгновения, когда она крепко сжимала ее в кулаке, пока тело отца уносили прочь, засветили все остальные воспоминания, будто яркий свет фотопленку.

Кейт вздрагивает. Становится холоднее, тепло уходит прочь вместе с солнцем. Она встает и оглядывается. И кое-что замечает.

Меж корней платана приютился старый деревянный крест, поросший лишайником.

На нем нет ни имени, ни даты. Но, наклонившись, она видит еле заметные очертания неровных букв. RIP[7].

Солнце скрылось за тучами, и на Кейт падают первые капли дождя.

Пока она стоит перед крестом, в саду словно становится все больше и больше звуков. Ей кажется, будто ее кожа стала сверхчувствительной, будто у новорожденного животного. В животе и в венах нарастает ощущение, будто что-то хочет войти в нее. Или хочет выйти.

И она бежит; за нее цепляются незнакомые растения, оставляя на одежде красные и зеленые следы. Она захлопывает за собой дверь, задергивает шторы на окнах, чтобы не видеть сад и особенно платан. Крест. Деревянный, позеленевший от времени, обхваченный корнями платана.

Не может же это быть могилой человека? Хотя… коттедж такой древний. Она вспоминает слова продавщицы. Берет начало в глубине веков. Может, это кто-то из Вейвордов?

Она надеялась найти хоть что-то среди бумаг тети Вайолет. Но в папке, которую она обнаружила под кроватью, не было ничего раньше 1942 года, ничего о самом коттедже или