Шрифт:
Закладка:
– Конечно, – сказал он.
– Отец уехал в Ланкастер встречать кузена кактамего, – начала Вайолет.
– А, – сказал Грэм, закатывая глаза. – Многоуважаемый Фредерик.
– Пусть так, а мне нужно кое-что найти в кабинете Отца, – продолжила Вайолет, надеясь, что Грэму можно довериться. – Ты мог бы мне сообщить, если он вернется?
Рыжие брови Грэма взлетели.
– В кабинете Отца? Зачем, скажи на милость, тебе туда понадобилось? Он с тебя живьем шкуру спустит, если узнает, – сказал Грэм.
– Знаю, – ответила Вайолет. – Поэтому и прошу тебя покараулить. Если согласишься, буду целую неделю отдавать тебе свой пудинг.
Наблюдая за колебаниями Грэма, Вайолет надеялась, что соблазн дополнительной порции заварного крема окажется достаточно сильным и Грэм не устоит.
– Отлично, – сказал Грэм. – В случае чего, я трижды постучу в дверь. Но если обманешь насчет пудинга, я все расскажу Отцу.
– Договорились, – сказала Вайолет и продолжила путь к отцовскому кабинету.
– Так ты скажешь мне, что собираешься искать?
– Чем меньше людей будет знать, – Вайолет понизила голос, – тем лучше.
Не отстающий от нее Грэм снова закатил глаза.
Подойдя к кабинету, Вайолет занервничала. Обычно у порога лежал Сесил и рычал, будто Цербер, охраняющий вход в подземный мир. Слава богу, Отец взял его с собой в Ланкастер.
Она толкнула тяжелую дверь. Обычно Вайолет избегала кабинета – не только из-за Сесила. Именно здесь Отец наказал ее после случая с пчелами.
Хотя она стала старше, эта комната вызывала не меньшую тревогу. Она выглядела так, будто принадлежала другой эпохе. И даже другому времени года – Отец задернул шторы, и воздух был прохладным и затхлым. Вайолет включила свет и вздрогнула, встретившись глазами с картиной, которая висела за столом. Это был еще один портрет Отца, причем такой реалистичный – вплоть до блестящей лысины, что на миг ей показалось, что он все это время находился здесь, подстерегая ее.
С колотящимся сердцем она прокралась внутрь, вдыхая аромат табака. Здесь точно должно храниться что-то, связанное с мамой. Не мог же человек жить и умереть в доме, оставив после себя лишь ожерелье и нацарапанные буквы? Как будто бы Отец просто стер ее с лица земли.
Она осмотрела полки с древними корешками, подписанными выцветшими чернилами. Бухгалтерские книги. Несколько десятков. Она вытащила датированную 1925 годом и пролистала. Вдруг нашлось бы что-нибудь о том Празднике мая, где познакомились ее родители? Но нет – страница за страницей были заполнены рядами чисел, написанных убористым ровным почерком Отца (Вайолет подумала, что это надо суметь: сделать так, чтобы даже твой почерк казался сердитым). Она с досадой захлопнула том.
Она оглядела комнату. Под портретом Отца возвышался письменный стол из красного дерева. На нем в беспорядке лежали странные предметы. Некоторые интересные – вроде потускневшего глобуса, на котором страны Британской империи были окрашены в нежно-розовый, но другие вызывали дрожь. Особенно пожелтевший слоновий бивень, вмонтированный в латунную подставку и простиравшийся почти во всю длину стола. Перед мысленным взором встали образы окровавленных, лишенных бивней Бабара и Селесты, героев ее любимых детских книжек (которые, как и все остальные детские книги, сперва были куплены Грэму).
Этот бивень огорчал ее и по другой причине. В детстве она думала, что отцовские «диковинки» (как он их называл) говорили о том, что он разделяет ее любовь к природе. Но когда Отец рассказал им с Грэмом историю о том, как стал обладателем этого бивня – во время той же охоты в Южной Родезии, где он приобрел Сесила, который тогда был тощим и трусливым щенком, – она поняла, как ошибалась. Отца вовсе не волновало, что слоны образуют сплоченные матриархальные группы; что они так же, как люди, оплакивают своих умерших. Ему не приходило в голову, что тот слон, которого он убил – просто для того, чтобы украсить стол, – в момент смерти содрогался от боли и страха.
Для Отца этот бивень – как и все подобное в Ортоне – был просто трофеем. И этих благородных существ нужно было не изучать, не уважать, а подчинять.
Они с Отцом никогда не поймут друг друга.
Однако не время задумываться обо всем этом, напомнила она сама себе. Сейчас нужно сделать то, зачем она пришла сюда.
Вайолет была уверена, что ящик стола окажется запертым, но, к ее радости, он легко открылся.
Она быстро перебрала содержимое. Отцовский кожаный портфель с гербом Эйрсов (тисненая золотом скопа); старые карманные часы с разбитым циферблатом; письма из банка; трубка… она уже начала думать, что Отец не запирает ящик, потому что в нем нет ничего важного, когда увидела перо.
Вайолет подумалось, что перо достаточно большое и могло принадлежать вороне. Или, может быть, галке?
Она осторожно достала его из ящика. Черное, как обсидиан, на свету перо переливалось синим. Оно было испещрено белыми пятнышками или, скорее, причудливым отсутствием цвета – как на незаконченной картине. Перо торчало из какой-то тряпочки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это тонкий льняной платочек, изъеденный молью. В уголке темно-зелеными шелковыми нитками была вышита монограмма Э. В.
Сердце Вайолет подпрыгнуло. Э. В.
В – это Вейворд?
Смахнув пыль, Вайолет уловила слабый запах, исходящий от платочка, – запах чего-то легкого и цветочного. Лаванда. Едва уловимый, призрачный аромат, но его оказалось достаточно. Воспоминания мгновенно хлынули в мозг, как будто она прикоснулась к скрытому источнику. Ощущение, как ее обнимают теплые руки, как густая душистая завеса волос щекочет лицо. Тихая мелодия колыбельной, звук сердца, бьющегося над ухом.
Эти перо и платок…
Они принадлежали ее маме.
И Отец хранил их в своем столе как что-то важное. Особенное.
Перед ней возникла давняя фантазия о свадьбе родителей. Еще красивый Отец в светло-сером свадебном фраке. Мама – здесь Вайолет представляла девушку с круглыми щечками и острым подбородком, с черными струящимися волосами – улыбается и берет его за руку. Их лица светятся в лучах солнца, над головами кружатся лепестки.
Порой Вайолет гадала, способен ли Отец любить что-нибудь – кроме охоты и Империи, – но она знала, что Отец женился на ее матери вопреки воле умерших родителей и наперекор традициям. И все эти годы он хранил эти вещи, напоминавшие о ней. Она представила, как он сидит за столом, прижимая к носу этот платочек, прямо как Вайолет сейчас.
Может быть, в тот вечер она неправильно поняла его? Возможно, там они смогут что – то сделать, чтобы ты не стала такой же, как она. Казалось, эти слова сочатся ненавистью.
Возможно ли, что она ошиблась, что она заблуждается?
