Тут выяснилось, что, несмотря на денежные затруднения, у нее припасена бутылочка шампанского и великолепный бельгийский шоколад. Нечего удивляться, что под такой аккомпанемент дело как-то само собой дошло до более близкого знакомства.

Кровать одноместного номера мадемуазель Жамэ оказалась вполне достаточной для двоих, и Загорский, хоть и не без некоторых колебаний, решил все-таки не оставлять новую знакомую в одиночестве.

– Об этом не может быть и речи, – решительно заявила барышня, – я ужасно боюсь мертвецов.

Попытки Загорского объяснить, что утопленник едва ли восстанет со своего скорбного ложа, чтобы на ночь глядя прийти попугать мадемуазель, ее не убедили.

– Это неважно, – решительно отвечала француженка, – довольно и того, что я видела мертвеца сегодня, а, значит, он всю ночь будет тревожить мое воображение. Если, конечно, меня не отвлечь чем-нибудь хорошим.

Действительному статскому советнику, который по природе своей был настоящим рыцарем, хочешь не хочешь, пришлось отвлекать барышню. И отвлечения эти были столь приятными, что никакие покойники, казалось, не должны были их уже обеспокоить в эту ночь.

Впрочем, так оно только казалось. Немногим позже, когда они уже просто отдыхали в постели, и Моник положила свою хорошенькую голову ему на грудь – о, эта удивительная женская привилегия класть голову на грудь мужчине, с которым несколько часов назад она не была даже знакома! – да, так вот, когда они лежали в постели и загадочная средиземноморская тьма обступила их со всех сторон, Моник внезапно сказала:

– А кого ты ищешь?

– Кого ищу? – озадаченно переспросил Загорский. – Что ты имеешь в виду?

– В первый миг, когда ты увидел утопленника, ты сильно взволновался, – невинным голоском продолжала француженка. – Но потом ты разглядел его лицо и сказал: это не он! И после этого был уже совершенно спокоен. Ты боялся увидеть какого-то другого человека – но кого?

С полминуты, наверное, Загорский молчал. Потом вздохнул и вымолвил:

– Ты умеешь держать язык за зубами?

– Я – женщина, – с гордостью отвечала Моник.

Тут Нестор Васильевич несколько насторожился: что это должно означать?

– Это значит – конечно, умею, – объяснила та. – Нет на свете существа более скрытного, чем дочь Евы. Разумеется, если соблюдение тайны – в ее интересах.

Действительный статский советник хмыкнул – уж больно двусмысленно звучало объяснение. Не могла бы она, по крайней мере, пообещать не рассказывать никому то, что он сейчас ей скажет?

– Клянусь! – сказала Моник, поднимая руку, чтобы, как и положено при клятве, опустить ее на Библию. Однако Священного писания она не нашла и потому положила ладонь на живот Загорскому. Ну, то есть не совсем на живот, а куда-то в эту область. Порыв ее был настолько искренним, что действительный статский советник вынужден был стыдливо придержать ее руку.

– Хорошо-хорошо, – сказал он, – я тебе верю.

И немедленно рассказал необыкновенную по своей душещипательности историю. У него, Загорского, есть старший брат…

– Тоже князь? – перебила его француженка.

Загорский кивнул: тоже князь, а почему она спрашивает? Моник отвечала, что она ни разу не была в России, а ведь это, судя по всему, прекрасная страна – там кишмя кишат богатые и красивые князья, и вообще, нельзя ли ей поехать туда вместе с Загорским?

Действительный статский советник обещал ей вернуться к этому вопросу несколько позже, а пока продолжил. Итак, у него есть старший брат, тоже князь. У этого князя есть сын, то есть племянник Загорского. Сын этот – во всех отношениях прекрасный человек, но у него имеется один недостаток – он чрезвычайно азартен.

– О, как я это понимаю, – протянула Моник.

Нет, она не понимает. Она всего-навсего проиграла родительское наследство. Наследство досталось ей по закону, она имеет полное право проиграть его и выйти на паперть. Племянник же Загорского проигрывает чужие деньги. Это раз. И второе – он не просто азартен, он еще и очень эмоционален. Проигравшись, он способен на любой, самый дикий поступок. Это значит, что он представляет опасность как для окружающих, так и для себя самого. Очень важно отыскать его, пока он не натворил бед…

– Ах, вот оно что, – проговорила Моник, – вот откуда твое хладнокровие во время проигрышей! Тебя не деньги интересуют, ты ищешь племянника.

Загорский молча кивнул, а сам подумал, что Моник проговорилась. Откуда бы ей знать, что он хладнокровно проигрывает в карты, если она за ним не следила? С другой стороны, он сам ей сказал, что он проигрался, причем сообщил об этом вполне безразлично, об остальном она могла догадаться. Впрочем, это неважно…

– Как он выглядит, твой племянник? – спросила француженка. – Все же я в Монако нахожусь дольше, возможно, я встречала его.

Нестор Васильевич подробно описал внешность Платона Николаевича. Моник поднялась и сидела с ним рядом, слушая и кивая. Глаза ее, отражавшие свет ночных фонарей, тоже сияли в полумраке номера желтым кошачьим огнем. Наконец она хлопнула по постели рукой.

– Лет тридцати, выше среднего роста, светло-русый, бритый, глаза голубые, греческий нос, губы тонкие – я знаю твоего Платона Николаевича! – воскликнула она. – За день до нашего знакомства он проигрался в рулетку, был вне себя, что-то кричал по-русски, ругался, затем его вывели из казино карабинеры и больше я его не видела.

– Карабинеры, значит? – задумчиво повторил Загорский. – Видимо, придется нам снова обратиться к лейтенанту Фавро.

– Ты собираешься прямо сейчас это сделать? – удивилась барышня.

Загорский взглянул на часы: четыре часа ночи – пожалуй, рановато даже для доверительных бесед со стражами порядка. Нет, надо дождаться утра. Это первое. А второе, разговаривать с Фавро он не будет. Тот в лучшем случае ему соврет, а в худшем – заподозрит в чем-нибудь противозаконном. Насколько он знает, в Монте-Карло не любят распространяться о своих клиентах, тем более, если они – проигравшиеся племянники русских князей.

– Понимаю, – сказала Моник. – Ты хочешь использовать меня.

Нестор Васильевич в некотором смущении почесал переносицу. Использовать – это несколько грубо и прямолинейно, он просто хотел прибегнуть к ее помощи и сотрудничеству.

– Валяй, – перебила его Моник. – Если обещаешь жениться на мне, я распотрошу всех карабинеров Лазурного берега, и мы найдем твоего племянника в течение суток.

Несколько секунд Нестор Васильевич молчал, потом заговорил.

– К моему большому сожалению, я не могу обещать жениться на тебе. То есть обещать, я, разумеется, могу, но не могу выполнить этого обещания.

Даже в полутьме было видно, как сузились ее глаза.

– Почему? Я недостаточно хороша для русского князя?

Действительный статский советник