Шрифт:
Закладка:
Мать выглядела ухоженной, и если не похорошела, потому что с этим у нее всегда было напряженно, то малость посвежела и похудела. Я ведь работала некоторое время в салоне красоты и теперь наметанным глазом определила, что мать каждую неделю ходит к косметологу, и волосы укладывает не сама, а в парикмахерской.
– Чего тебе надо? – спросила она хмуро, но без прежнего запала.
– Я же сказала – поговорить, – я кротко улыбнулась. – Просто поговорить, чаем можешь меня не угощать, если воды жалко…
Она буркнула что-то и мотнула головой в сторону маленького коридорчика, ведущего, надо полагать, на кухню, но перед этим открыла ящик под шкафом, наполненный тапочками, и выбрала для меня самые неказистые. В прихожую выходили две двери, я будто ненароком открыла одну из них и увидела спальню. Широкая кровать, абрикосового цвета занавески, спадающие красивыми рюшами, покрывало чуть темнее. Еще там были шкаф и какие-то мелочи – тумбочки, туалетный столик.
– Красивая комната! – вполне искренне сказала я. – Уютно у тебя.
Мать зыркнула на меня с неприкрытой ненавистью, но я встретила ее взгляд спокойно и твердо – чего бояться-то? И успела заметить плохо скрытый страх.
– Извини, мне бы руки помыть… – соврала я и сунулась во вторую дверь.
За ней оказалась не ванная, а гостиная. Большая светлая комната, стены бежевые, занавески на окнах золотистые, отчего комната казалась наполненной солнцем. Цветы у балконной двери, ковер на полу, мягкая мебель…
– Что ты всюду лезешь! – прошипела мать и буквально выдернула меня из гостиной.
Дверь в ванную выходила в тот самый маленький коридорчик. Что ж, там тоже все было на уровне. Я пустила воду и исследовала флаконы с шампунем и разными гелями на полочке. Всюду была только женская косметика, и зубная щетка в стаканчике одна. Стало быть, никакой мужчина в этой квартире не появляется. И тогда прямо встает вопрос: откуда все это великолепие?
Нашу трехкомнатную квартирку мы продали за весьма скромные деньги, мою однушку купили где-то у черта на куличках, чтобы подешевле. Мать бормотала тогда что-то такое про старый фонд на Петроградской, дескать, дом без лифта, квартира нестандартная и так далее. Я ей поверила. А оказывается, вон у нее какие хоромы! Ремонт шикарный, мебель дорогая, сама явно не работает. На какие шиши это все? Но в данный момент меня волновало другое.
На кухне стоял стеклянный стол и было множество бытовых приборов. Шкафы – темно-розовые, с металлической отделкой.
– Кто такая Валерия Львовна? – спросила я, усевшись за пустой стол. – Кем она тебе приходится?
– Я не знаю эту женщину, – ответила мать, но я смотрела внимательно и поняла, что она врет.
Уж слишком честными глазами смотрела она на меня, а сама нервно облизывала губы и теребила розовое кухонное полотенчико.
Так, начнем сначала. Терпения мне не занимать, да и времени теперь много.
– Валерия Львовна Вальдшнеп, – уточнила я, – моя тетя. Так, во всяком случае, она утверждает…
На всякий случай я решила не упоминать о смерти Валерии Львовны. Как уже говорилось, после всех неприятностей, что со мной произошли, я твердо знаю, что людям нельзя рассказывать про себя ничего. Вообще ничего, потому что любой пустяк они могут потом повернуть тебе во вред, тем более такой человек, как моя мать. Ишь, смотрит волком, готова на куски разорвать. Но там, за ненавистью, просматривался явный страх. Чего она боится? Или кого? Неужели моих расспросов?
– Ты зря пришла, – мать наконец разлепила губы, – я ничего тебе не скажу. Так что уходи, я не хочу тебя видеть. Убирайся из моего дома! Ты и так осточертела мне за все эти годы!
– Вот как? – Я даже не сделала попытки встать. – Я уйду, когда получу ответы на все свои вопросы! Не могу сказать, что так страстно желаю тебя видеть после этих слов, но, мама, если ты так меня ненавидишь, то зачем вообще рожала ребенка?
Я вспомнила, как мать орала на меня в детстве из-за разбитой чашки или порванных колготок, как обзывала тунеядкой и дармоедкой, как причитала на кухне, за что ей такое наказание (то есть я), как отец, не выдержав ее криков, смотрел ей в глаза и строго говорил: «Таня…» И только тогда она замолкала.
Мать издала какой-то сдавленный звук и отвернулась.
– Короче! – отрубила я. – Если ты будешь молчать, я с места не сдвинусь! Если ты будешь орать, я прилипну к стулу. Для того, чтобы меня выгнать, ты должна вызвать полицию. Я не шумлю, не буяню, посуду не бью, ты сама меня впустила – вряд ли они приедут. Если же ты станешь меня бить – я прямиком отсюда отправлюсь в травму и зафиксирую побои. И подам в суд. Там мы наконец мы и разберемся, кто есть кто и откуда у тебя деньги на эту шикарную квартиру!
Про квартиру я ляпнула просто так, но мать проняло. Вот чего она боялась, теперь мне стало ясно.
– Если Валерия Львовна – моя тетка, то тебе или отцу она должна приходиться сестрой, хотя бы двоюродной, – продолжала я. – Это так? Кстати, почему я никогда не слышала от вас про родственников? Бабушки-дедушки, тети-дяди…
– У нас нет родственников, мы с отцом детдомовские, – буркнула мать, – там и познакомились…
– А Валерия Львовна кто? – мне захотелось стукнуть мать по затылку. Ну что это такое в самом деле, уперлась рогом – и не отвечает!
– Это соседка… мы раньше вместе жили, в коммунальной квартире… – заторопилась мать.
Но, прежде чем она закончила фразу, я уже знала, что она врет. Во-первых, Валерия Львовна всю жизнь прожила в той самой квартирке над магазином, которая досталась мне в наследство, а во‐вторых… глаза у матери бегали, она снова облизывала губы и теребила в руках розовенькое кухонное полотенчико.
– Не хочешь, значит, по-хорошему… – протянула я. – Ну что ж, я помню, что в ту трехкомнатную квартиру мы переехали, когда мне было семь лет, как раз в первый класс пошла. Если я поеду в тот район и пойду в жилконтору, то за небольшую денежку мне дадут сведения, где мы жили раньше. Говоришь, соседка по коммунальной квартире? Отчего же она меня племянницей назвала?
– Ну что ты ко мне привязалась… – теперь в голосе матери звучала самая настоящая тоска. – Одного я хотела – чтобы все меня в покое оставили. Так нет, не получается… Ладно, все равно до правды докопаешься, если в ЖЭК пойдешь. –
