время и пространство. Многолетний опыт поисковой работы со школьниками и студентами показал нам, что одни только исторические и военно-исторические сведении сами по себе еще не формируют отношения к событиям и людям. Восприятие исторических сведении бывает отстраненным, чисто логическим: было то-то и то-то, а мне какое дело? Так, в сущности, и происходит при традиционном школьном изучении истории. Даже выход отряда в поисковый поход мало меняет дело: люди могут побывать на местах былых сражений поглазеть на памятники и экспонаты, послушать экскурсовода и остаться холодными, как собачий нос, к человеческой сути происходивших событий, к их смыслу.

И вот приходит педагог, очками блестя.

Скажите: кто такой Нерон и кем разрушен Рим?

Скажите мне: когда и где

Распяли Христа?

А мы ему и говорим:

У-тю-тю-тю...

Зачем былое ворошить?

Тебе так легче, что ли, жить?

Вот тебе пиво, еда и вино,

А что когда было, а что когда было, а что когда было,

То было давно...

Ю. Ким

Несколько меняет дело личное участие в работе по восстановлению исторической правды: в раскопках, в реставрации памятников, в работе общества "Мемориал". Но не вполне. Личное участие в работе приближает современного школьника или студента к минувшим событиям ровно настолько, насколько их к этому подталкивают условия. Петр Иванович Лукоянов, один из старейших инструкторов лыжного туризма в стране, вел группу школьников зимой по пути своего лыжного батальона, которым он командовал в войну. Там, где батальон сутки пролежал в снегу под обстрелом противника, сделали привал на несколько часов без костров. Это было на Угре, где на одном из памятников среди имен погибших товарищей есть фамилия Петра Ивановича.

Такие книги о войне, как "За чертой милосердия" Дмитрия Гусарова, "Селижаровский тракт", "Сашка" Вячеслава Кондратьева, "Волоколамское шоссе" Александра Бека, совсем по-иному воспринимаются ребятами и взрослыми, если их читать не в теплой комнате, а на местах событий, да еще едва передохнув после хорошего марша с полной туристской выкладкой. А если в военно-поисковом лагере по вечерам гремит по динамику современная музыка, работает передвижной буфет, тогда воспринимается главным образом чисто техническая сторона дела: нужно пойти за пять или семь километров в лес, куда укажут инструкторы, в течение нескольких часов вычерпать воронку, залитую грунтовыми водами, отыскать все, что лежит на дне в липкой глине, и принести находки в лагерь. Кости, найденные в воронке, сложить отдельно, в отведенном для этого месте, а "железо" — обломки оружия — растащить по палаткам для школьного музея, а вообще-то — кому что понравится. В этом случае находки вызывают одно только любопытство, может быть, отчасти даже корыстного толка. Дело в том, что кости все одинаковы, а "железо" дает некоторую пищу воображению. Отсюда причудливые формы примитивной игры, основанной на таком же примитивном, "операциональном" отождествлении себя с действующими лицами давно минувших событий. В безобидных случаях милая девочка-семиклассница Женя позирует перед объективом фотоаппарата в пробитой каске и с пустой гранатой в руке. Это не от молодости. И очень солидные люди, бывалые поисковики, любят позировать с боевым оружием в руках, не ставя перед собой других задач, кроме улыбки зрителей. Но тогда не стоит сетовать, что находятся шалые мальчишки, надевающие гитлеровские каски перед фотоаппаратом: ведь тоже не всерьез! Конечно, привкус здесь дурной, от некоторой нравственной дремучести, от жажды оригинальности и от простой педагогической незатронутости этих мальчишек. В конечном счете дело сводится все к тому же историческому беспамятству:

Конечно, мы вчера с Нероном, у-тю-тю-тю,

Весь Рим сожгли и Карфаген разрушили дотла.

Там был какой-то малый,

он нес галиматью.

Но мы его к столбу

гвоздями: бум-бум-бум.

Новое время на наших часах.

Пойдем лучше в гости:

У наших соседей

родился чудный мальчик,

назвали Чингизхан...

Ю. Ким

Совсем иное восприятие возникает, когда поисковик примерит на себя не каску, а судьбу человека, чей вымокший в болотной воде череп он достал из воронки. Тогда и к останкам солдата, и к остаткам его оружия отношение иное: бережное и сочувственное. Характерная деталь: в нашем отряде уже несколько лет живет традиция: все найденные кости наших бойцов перед укладкой на последний покой обмывать в чистой воде. Работа, всякому понятно, не очень приятная. Но характерно, что обычай этот родился, как говорится, "снизу", его ввели сами ребята еще в начале 80-х, когда во время раскопок на пустоши Васильевское под Волоколамском по указанию местного жителя, в войну мальчишки, бульдозером был вскрыт подпол сгоревшего во время войны дома и в нем почти вровень с краями ямы стояла густая глинистая жижа. В ней, в этой черной сметане, можно было с трудом нащупать и достать человеческие кости, залепленные гипсом, обмотанные бинтами — все, что осталось от замерзших в подмосковном лесу осенью 41-го раненых красноармейцев-панфиловцев.

Поисковые работы в ту осень под Волоколамском происходили во второй половине ноября. Мела метель, дул пронизывающий ветер. Поиски подпола заняли весь световой день, обнаружить его удалось уже при свете фар. Доставая кости из ямы, ребята (это были студенты МГУ, МОПИ и Коломенского пединститута) мыли каждую в талой воде, которую грели тут же, на кострах, и складывали и подготовленные ящики.

Шесть лет спустя, под Новгородом, перед лицом суровой необходимости обмыть кости едва ли не 700 человек за самый короткий срок прозвучала чья-то "светлая" идея: механизировать процесс с помощью сетки и пожарного насоса. На это был ответ бойца нашего отряда Инны Королевой: "А почему бы и покойника не пропускать через стиральную машину?" За своеобразным мрачным юмором этих слов очевидна вполне гуманная мысль: когда обмывают кости погибших солдат, к ним в последний раз прикасаются теплые человеческие руки, и в этом бережном прикосновении — последняя признательность живых к ушедшим. Уже говорилось, что дело это достаточно трудное психологически: "Шла на раскоп мойщиком костей, а мыть не смогла, — писала одна из наших девушек, думала, что трудней находиться в яме, а вышло наоборот". И тем не менее наша работа не допускает чисто утилитарного подхода, необходим подход духовный. Иначе — зачем собирать в земле старые кости? Чтобы снова уложить их в землю, только в другом месте?

Навести мост понимания между