Шрифт:
Закладка:
Глава 1
Очнулся я в каком-то непонятном месте и в непонятном положении: руки связаны за спиной, ноги тоже связаны, и привязаны к какой-то палке. Лицом я лежал в довольно свежей ржаной соломе, и пара соломинок норовило воткнуться в левый глаз. Оставаться без глаза вовсе не хотелось, да и осмотреться надобно, вот я и повернул голову.
Ага. Лежу я в телеге, причём телега какая-то непонятная. Самодельная какая-то. Кузов сделан из ошкуренных берёзовых жердин, сквозь солому видно крепление — на деревянных нагелях. Итти-то их в рыло! Я, чтобы вы знали, по рождению и воспитанию деревенский, а вот таких удивительных телег, созданных почти без использования железа, не видывал за всю свою жизнь!
Вот и голоса послышались, да какие-то неласковые:
— Он там ворочается что ли?
— Поглядите, Прокопий Семёнович, и верно, зашевелился наш вахлак! Я-то грешным делом подумал, что вы его насмерть приголубили своей тростью. — с лакейски-почтительными интонациями произнёс первый голос, а второй зарычал:
— Вот и жаль, что он не сдох, паскуда! Как он мне по яйцам врезал! Думал, помру от боли. — и уже в крик — Дай-ка я его добью, подлеца!
— Никак не можно, Прокопий Семёнович! Ён хоть и побочный сын, но его сам его высокоблагородие исправник[3] лично знают. Поучили вы его и довольно, а в солдатчине-то его и убьют. Не турки застрелят, так унтера замордуют — с евонным-то карахтером.
— Ну ладно. Дай я ему напоследок пару ласковых словечек скажу.
— Токи не бейте, Прокопий Семёнович! И вам лишнего греха не надо, и мне на каторгу вовсе не хочется.
Раздался топот, грубая рука схватила меня за волосы и резко рванула вверх. Тут я увидел человека, который меня поднял: злобную рожу в криво сидящем парике и фигуру по пояс в чём-то напоминающем мундир эпохи Петра Первого или около того времени.
— Ну что, Юрка, довелось нам ещё раз перекинуться словечком, а? Не хочешь предерзко ответить?
Я, может быть, и хотел бы послать подальше урода в парике, да рот был заткнут какой-то тряпкой. Ладно, выскажу позже. А ещё лучше — без лишних слов отрехтую морду уроду.
— Ну, молчи-молчи, сволочь, а я тебя ещё поучу!
В воздух взмыла рука с тростью, но неожиданно на ней повис невысокий человечек в старинном тёмно-синем мундире с красными обшлагами на рукавах и странном подобии парика, сооруженного явно из пакли:
— Ой, не бейте его, Прокопий Семёнович, мне же отвечать за сие действо! Ён и так издохнет в солдатчине-то!
— Ладно, Авдей, будь по-твоему. Вези курвеца, и не дай божок он у тебя вдруг сбежит — шкуру с тебя спущу и солью присыплю. — и злобный мужик в мундире с силой швырнул меня лицом в телегу, но солома удачно смягчила удар.
— Не сбежит, Прокопий Семёнович, не сбежит. Я за им сам лично в оба глаза буду смотреть! — горячо затвердил мужичок в синем мундире, оттаскивая своего… уж и не придумалось как его назвать: подельника? бандитского пахана? подальше.
— Трогай! — раздалась команда, и тележные колёса заскрипели. Позади телеги раздались нестройные шаги никак не менее десятка человек. Мужичок в синем мундире вскоре показался рядом, теперь он восседал на малорослой саврасой кобылке. Я прокрутил в голове услышанное и сумел вычленить имя мужика: Авдей.
Надо осмотреться, определить кто я и что со мной, прикинуть имеющиеся возможности. Начал с элементарного: повернулся на бок, и через невысокий борт телеги увидел, что за моим экипажем движется с десяток молодых мужиков в старинных одеждах: совсем как на иллюстрациях к произведениям о крепостных крестьянах. Мужики, кстати, выглядели испуганными. Ещё бы: на их глазах только что чуть не произошло смертоубийство. Тем временем телега спустилась с пригорка к речке и загрохотала по деревянному мосту.
Чёрт, как же всё похоже на нашу Ольшанку, только река полноводная, да на месте этого моста насыпная дамба справа от которой заросший сорными кустами овраг, а слева умерший пруд, давно превратившийся в гнилое болото.
— Поворачивай к большаку! — скомандовал Авдей.
Телега повернула налево и пошла на подъём по полевой дороге. Да, здесь, где сейчас растут несколько роскошных дубов, в моё время стоит кирпичное здание под шиферной крышей, в котором располагается сельсовет и клуб. Проехали дальше. Теперь справа и слева виднелась поросли зерновых, на мой взгляд, довольно низкорослые и тощенькие. Поднялись повыше, к широкой укатанной дороге без покрытия, и повернули направо. С возвышенности мне стало видно село, из которого мы выехали: оно располагается в неглубокой долине, по берегам небольшой речки, Ольшанки. Я мог бы поклясться чем угодно, что это моя родная Ольшанка, кабы не вид домов: никакого кирпича, шифера и стекла. Убогие деревянные дома под соломенными крышами. Впрочем, я погорячился: деревянные дома это те, что побогаче, а большинство наоборот имеет вид мазанок, тоже под соломой или камышом, но опрятных, белёных, а окна — вообще размером в пару ладоней, заделанные чем-то непрозрачным на вид. Зато есть узоры, намалёванные красной и зелёной краской вокруг окон. Ещё деталь: в Ольшанке, из которой я сюда попал, заборы шиферные, деревянные или из профлиста — это у тех, кто позажиточнее. Здесь же в наличии только плетни. И ещё деталь: чёрного клёна, он же клён калифорнийский, совсем не видать. Это, конечно же, в плюс. Не завезли ещё древесный сорняк. Да, а вот и церковь. В Верхней Ольшанке моего времени церкви не было — её спалил по пьяной неосторожности поп в конце восьмидесятых годов, перед самой перестройкой.
Село всё тянулось и тянулось узенькой полосой, и через полтора часа дорога снова пошла вниз, к речке. Опять прогрохотал под колёсами деревянный мост, и дорога пошла вверх. Ну да! Это мы въехали в Среднюю Ольшанку. Правда, раньше (позже?) на этом месте находился бетонный мост. Получается, Николай Викторович оказался прав, и я всё-таки угодил в прошлое? Правда, не совсем, так как планировалось: во-первых, не в собственном теле, а во-вторых, разница составляет сильно больше обещанных пятидесяти лет. Ну и угодил я, надо полагать, в тело какого-то своего предка. А то, что имя совпадает, это в плюс: не возникнет путаницы в будущем.
Не останавливаясь, пересекли село поперёк — а чего его пересекать, тут оно тянется в одну нитку вдоль речки и заворачивает налево, а мы двинулись прямо. Всё верно: здесь раньше проходил тракт от Обояни на Старый Оскол. Там, в будущем, тракт будет заброшен за ненадобностью, а в этом времени он является важной, хоть и не стратегической дорогой. Старинная дорога, кстати. Её проложили ещё во времена Василия Второго, прадеда Ивана Грозного.
Маленький отряд двигался ещё часа три, после чего Авдей дал команду остановиться. Здесь было оборудованное место: устроено несколько кострищ, обвалованных глиной, стояли четыре скамьи, сооруженные из расколотой пополам осины, с прикреплёнными снизу опорами из той же осины. Имелся один стол, тоже осиновый. Оно и понятно: осина дерево недорогое, к тому же, хорошо колется, прямыми пластами. Это не сосна или берёза, которая колется винтом, нет. Осина прямослойная — оттого из неё до сих пор колют спички. А до изобретения шифера из осины кололи гонт, которым крыли крыши.
Мужики засуетились, развели костер и поставили на огонь два котла, а к телеге подошел Авдей.
— Юрий Сергеевич, вы не станете буйствовать, когда я вас развяжу?
Ничего себе! Имя-отчество полностью соответствуют моим! Я так образовался, что хотел заорать во всё горло, да кляп не дал. В ответ послышалось только сдавленное мычание.
— Ах, да, прошу покорно простить.
И Авдей вынул кляп. Я как следует отплевался, подвигал туда-сюда челюстью и тут мне пришла в голову мысль проверить мужичка «на вшивость». Судя по всему, мужик не знает как себя вести, а раз так, следует вытребовать для себя наибольшую степень свободы. Глядя в глаза Авдею ухмыляюсь:
— Развязывай, Авдейка. Слово даю: ни бить тебя не стану, ни убегать.
— Кому Авдейка, а кому Авдей Власьевич! — попытался встать в позу мужичок.
— Ты перед мужичьём выламывайся, Авдейка, а я сам знаешь кто.
Почему я пошел на обострение в такой тяжёлой ситуации? Да всё очень просто: явно дело тут нечистое, сам Авдей назвал меня побочным сыном, то есть незаконнорожденным сыном кого-то важного. Кроме
