Шрифт:
Закладка:
Ночная верхушка поселка
украшена теплой луной,
стоит новогодняя елка
на детской площадке одной.
Вода здесь выходит из крана
и в снег превращается, чтоб,
идущие из ресторана,
волхвы увидали сугроб,
площадку, скамейку, качели,
столбы, ледяное белье,
звезду на рождественской ели
и свет непрерывный ее.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Трущобы окраин рабочих
навряд ли побелка спасёт.
Дурманами тут заморочить
любого способен помёт.
Романтикой прёт не по-детски
из каменной щели любой.
Вот раут готовится светский,
но сорваны краны с водой.
Не жизнь, а малина. С чего бы
Царю челобитные бить?
Трущобы у них как трущобы.
Зачем же начальство дразнить?
Пусть смотрят себе в поднебесье
на дико кривящийся диск.
В предновогоднем замесе
лишь ель — мировой моды писк.
Поморщатся высшие сферы,
Прочтя в челобитных нытьё:
«Пускай поедают эклеры,
коль хлеба лишились! Хамьё!
Без дела царя беспокоят
в последний декабрьский денёк.
Пусть детскую горку построят,
скамейку, качели, мосток».
И свет на окраины свыше
(с начальственных морд) не пришёл.
Луна прогулялась по крышам —
и то для трущоб хорошо.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Все, переболевшие ковидом,
начинают верить в чудеса,
пандемию выдумал Овидий,
чтоб уединиться и писать.
Снег сегодня чист, как на картине,
даже под приступками аптек,
я вчера была на карантине,
но теперь свободный человек.
По земле все так же ходят люди
с полными пакетами и без,
стоит ли заботиться о чуде,
если воздух соткан из чудес.
Романист с улыбкой Эйс Вентуры
на витрине блещет красотой,
мне ж милей киты литературы —
Достоевский, Чехов и Толстой.
Закупила гору витаминов
и давай о будущем мечтать —
постарею, сяду у камина,
буду Карамазовых читать.
Три большие пламенные птицы
в облаках над городом кружат.
Выпить чаю? Сдохнуть? Удавиться?
Продержаться. Выстоять. Дышать.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Борются за первенство гиганты
(римские поэты-силачи)
не за то, чтоб в рифме стать талантом,
а чтоб людям порчу отмочить.
И Овидий, и Проперций с Галлом,
и Тибулл с Катуллом, и Лукан
разносили с видом разудалым
вирус, словно смерч и ураган.
Кто-то передал из них искусство,
дар, способность, гений, наконец,
той переболевшей в хлам, в капусту,
что взвалила бремени венец.
Той, кто понаевшись витаминов,
той, кто о грядущем став мечтать,
села, не стесняясь, у камина
«Братьев Карамазовых» писать.
Мир с войной и чудный сад вишнёвый
тоже непременно выдаст в свет
женщина, чьи щёчки в цвет пунцовый
выкрасил (в мороз) цветов букет.
Жизнь не только подвигом богата,
место чуду тоже в мире есть!
Змей Горыныч небеса просватал —
тоже римских щелкопёров месть.
Кто из римлян в рифме именитей,
Кто из них победой заблистал,
не в курсах, но версия — Овидий
в пандемию гениев создал.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Из фляги выпивши за здравие,
в своих шахтерках неизменных,
устало шаркая по гравию,
идут рабочие со смены.
Они идут, черны и дюжинны,
бросая касками зарницы —
их дома ждут, готовя ужины,
бухгалтерши и продавщицы.
Ложится справа поле пыльное,
а слева балка слюдяная,
и небо грубое, двужильное,
светлеет, звезды пеленая.
Шахтер — основа мироздания.
И террикон, как черепаха,
застыл в режиме ожидания
за остановкой Красный Пахарь.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Минули времена мятежные
Сто лет назад. И вдруг сегодня
Идут шахтёры. Неизбежное
Опять в России стало модно?
В их лицах кроется решительность.
Трезвы, хоть хряпнули за здравие.
И придаёт им убедительность
Шуршанье под ногами гравия.
Шагают в ногу, как товарищи,
И смело, укрепляясь духом.
Неужто новые пожарища,
А в государстве — заваруха?
А дома ждут их благоверные
И дети: мал, мала да меньше.
Ужель условия прескверные?
Несчастных косит голод женщин?
В глаза красоты бьют природные:
То балки, то поля тучнеют,
То небеса неоднородные —
Ночные звёзды днём наглеют.
Секрета нет: не в революцию
Идут шахтёры напрямик.
Не за поправки в Конституцию —
Шахтёры валят на пикник.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Ночи стали темными и длинными,
солнце опустилось за паром,
воздух, переполненный дельфинами,
отдает водой и серебром.
Папоротник светится сквозь толщу
из-за тучи видимый на треть —
нужно быть внимательней и проще,
чтобы звезды в небе рассмотреть.
Чем светлей, тем делается ближе
запах бузины и чабреца,
лирика галактиками движет
и не останавливается.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Всё за два смешалось полугодия,
словно в дом Облонских я зашла:
папоротник — лета плодородие,
но его зимой я обрела.
В курсе я, что длинными бывают
только ночи тёмные зимой,
папоротник летом прорастает,
если он, конечно, плод земной.
Но поэты могут быть и проще,
в звёзды углубляясь допоздна.
Там любое время маломощно:
Грядка, дядька, Киев, бузина…
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Легко, грациозно, спокойно
скользила вода по реке,
вдали проседали постройки,
звезда куковала в руке.
Луна задевала деревья,
хрусталь на пригорок лила,
и сыпались, как ожерелья,
в траву километры тепла.
На взгорке, похожем на пиццу,
туманы рождали тоску,
а я все стояла и птицу
держала поближе к виску.
Но вдруг изменилась картина —
садовый осот почернел,
и стала прибрежная тина
похожа на длинных червей.
Морозы с железной сноровкой
в пространство метали ножи,
на шею легла, как веревка,
зима — горловина души.
Буран разыгрался, некстати,
дорожные звуки глуша,
и снег, словно мертвый предатель,
повсюду лежал и лежал.
ВЛАДИМИР БУЕВ
*
Сама себе я кормщик умный,
И на челне плыву одна.
Вокруг скользит туман бесшумный
Вода красотами полна.
Звезда в руке кукует млечно
(Подарок Млечного пути).
И с верой я пою беспечно,
Природным внемля ассорти.
Хрусталь на берег льётся щедро —
То света лунного пучки.
Жара струится кубометром,
Из пицц колдуя бугорки.
С небес был подан знак девице:
Не надо, мол, впадать в тоску —
Звезда в ладони стала птицей.
Я поднесла ее к виску.
Но что случилось? Красоту
Измял с налёта вихорь шумный,
Мороз ударил за версту.
Мой взгляд становится безумным.
Штормило. Молния сверкала.
На берег швырнуло меня.
Но тут не холмики, а скалы.
Не скалы, а сама броня!
Какая разница: одна ли
Или с пловцами на челне
Плыла бы я в чужие дали
В своё далёкое турне?
Какая разница: себе ли
Я гимны пела на корме
Иль рядом спутники сидели,
В Сибирь готовясь и к тюрьме.
Конец похож: сырую ризу
Сушу одна я под скалой.
И плещет с гор, спускаясь книзу
Мороз и воздух ледяной.
ГАННА ШЕВЧЕНКО
*
Глинтвейна горячего мне