который начал применяться в истории религий еще до Французской Революции и который дал столь плодотворные результаты у Дюпюи, Вольнея, Штрауса и др. В этом труде Еванг. мифы Робертсон совершенно оставляет в стороне всякие социологические проблемы; он не задается изучением той социальной среды, которая породила христианство и евангелия. Происхождение христианской церкви, ее социальная подоплека — совершенно не рассмотрены Робертсоном в его Евангельских мифах. Он ограничивается на этот счет лишь несколькими общими замечаниями. Все его внимание сосредоточено на психическом материале, на той ткани представлений, из которых состояло мировоззрение ранних христиан. Наиболее полное и яркое выражение эти представления получили в евангелиях, где они сконцентрированы вокруг образа некоего богочеловека, который, якобы, и был творцом и христианской церкви и христианского мировоззрения. Подойдя с мерой и весами исторической критики к евангелиям, Джон Робертсон методически анализирует шаг за шагом их содержание и обнаруживает, что как евангелия, так и герой этих евангелий, являются чистейшим мифом.

Джон Робертсон подкрепляет свой анализ таким богатым аппаратом доказательств и иллюстраций, что его конечный вывод обладает полной мерой убедительности для того, разумеется, кто хочет и способен убеждаться. Конечно, если бы Джон Робертсон обнаружил только мифичность чудес и даже проповедей евангельского Иисуса, то научная заслуга его была бы не столь велика. Но «Евангельские мифы» Робертсона недаром признаны даже со стороны многих буржуазных ученых наиболее оригинальным произведением в области критики христианских первоисточников. Ибо Робертсон не только блестяще применил основной метод сравнительной мифологии, он не только вскрыл внутренние нелепости историческую несостоятельность евангельских рассказов, он не только привел массу аналогий из других древних и современных христианству культов, — он вскрыл самое происхождение христианских мифов; он звено за звеном развернул ту длинную цепь многовекового мифотворчества, которая привела к евангелиям.

Какой непредубежденный, свободный от гипноза креста и кадила, читатель, усомнится после «Евангельских мифов» в том, что евангельский сатана — родной брат козлоногого Пана; что Иисус, восседающий на двух ослах, — потомок вавилонского солнечного бога; что Нагорная проповедь — ни что иное, как мозаика из талмудических и гномических изречений и т. д.

Признаем, некоторые гипотезы Джона Робертсона не лишены натяжек. Вряд ли, например, можно согласиться, с предположением его, что евангельский рассказ об обретении младенца Иисуса в храме обязан своим происхождением сходному рассказу Страбона. Однако, таких натяжек у Робертсона чрезвычайно мало. Зато такие главы, как «искушение»; «миф о двенадцати апостолах»; «умащение Иисуса женщинами»; «Нагорная проповедь»; «Отче наш» — доставят истинное наслаждение всякому вдумчивому читателю. Основные приемы Джона Робертсона стоят на высоте современной сравнительной мифологии.

В Евангельских мифах Робертсон выводит различные евангельские рассказы, как биографического, так и доктринального, учительного, характера: 1) из гипотетической раннехристианской религиозной мистерии, которая изображала жизнь и судьбы мессии, принесшего себя в жертву ради людей; 2) из рассказов, придуманных позднейшими христианами в объяснение тех церковных институтов (напр. апостолата), которые уже сложились к их времени и 3) наконец из различных художественных произведений-языческой культуры и живописи, смысл которых был уже непонятен ранним христианам, истолковавшим их по своему.

Что касается первого приема, то он так плодотворно был применен Фрезером в его, к сожалению, не переведенной еще на русский язык «Золотой ветви» при анализе восточных растительных культов, при анализе сакенской мистерии у вавилонян и праздника Пурим у иудеев, — что применение его Робертсоном не может вызвать никакого серьезного возражения, Для современной истории религии давно уже стало общим местом формула: в начале было дело. В жизни религии идеи, представления, мифы, теория — всегда следует за практикой. Всякое религиозное мировоззрение является отражением и выражением культа и церковного института. Поэтому и первый и второй прием Джон Робертсона вполне приемлем для всякого читателя, прошедшего марксистскую социологическую школу.

Что же касается третьего приема, то он вполне приемлем в той умеренной дозе, какую мы находим в Евангельских мифах. В отношении этого приема приходится сказать тоже, что и об астралистике. Часто он вполне законен и необходим, но он приводит к абсурду, если его рассматривать — как универсальный ключ ко всякой религиозной мифологии.

Основная мысль Робертсона может быть признана во всяком случае доказанной.

В самом деле, ведь миф является ничем иным, как сознательно или бессознательно измышленным рассказом, выраженным в форме, доступной примитивному и невежественному сознанию причиной связи между явлениями.

Почему Иисус назывался «Христом» помазанным? Фантазия раннего христианина измыслила рассказ, согласно коего Иисус был, якобы, действительно помазан.

Кому принадлежит молитва Отче наш, принятая у ранних христиан?

Кому иному, как ни Иисусу, бывшему, якобы, реальным основателем секты. И фантазия раннего христианина придумывает целый рассказ об Иисусе, произносящем проповедь на какой то неведомой горе.

«Миф есть выражение примитивного мировоззрения», — говорит известный этнолог Эренрейк. Но кто же теперь станет отрицать, что эпоха возникновения христианства была эпохой упадка античной культуры, эпохой всяческого суеверия, эпохой примитивного! мировоззрения. Во времена императоров массы опьянели от двойного головокружения пророков и мистерий: тогда уже не осталось ни одного трезвого ученого и античная философия кончилась сама собой («Ф. Ланге, История материализма», т. I, стр. 131).

«На волне легковерия, которая несла с собой этот длинный ряд восточных суеверий и восточных саг, внедрилось христианство в римскую империю, и друг и недруг принимали его чудеса за обыкновенных спутников всякого религиозного учения (Лекки, История нравов Европы»).

Разве эта характеристика противоречит основной мысли Д. Робертсона, утверждающей, что все евангельские рассказы от слова и до слова являются мифическими измышлениями, лишенными даже оригинальности!..

Робертсон камня на камне не оставляет и от биографии, и от проповедей Иисуса. Он приводит не только случайные совпадения и внешние аналогии из древнего язычества и непосредственные источники евангельских мифов. Аргументация его настолько неотразима, что даже самые твердокаменные богословы были вынуждены ныне признать факт неоригинальности евангельской этики. Уже после того, как были опубликованы Евангельские мифы, англичанином Ренделем Гаррисом была найдена в 1909 г. очень древняя сирийская рукопись, заключающая в себе религиозные песнопения, написанные, по мнению исследователей, неизвестным иудейским поэтом между 50 г. до р. х. и 67 г. по р. х.

Гарнак пишет по поводу этого документа «Ein jüdisch-christliches Psalmbuch aus dem ersten lahrhundert», 1910, что христианская община первого века вполне могла им воспользоваться для переделок некоторых его гимнов в своем духе, ибо выраженное в них религиозное чувство не уступает по силе и живости религиозному настроению ранних христиан.

А гебраист фон-дер Гольц признал в своей книге «Tischgebete und Abendmahlsgebete in der altchristlichen und in der griechischen Kirchen», что христианское причастие в его евангельской форме восходит