* * *

Угодно вам убедиться в полной бесполезности всяческих нравоучительных сочинений, проповедей и т. д.? Обратите взор на такой предрассудок, как привилегии рождения. Найдется ли на свете нелепость, которая вызывала бы больше сарказмов, чаще подвергалась бы осмеянию со стороны множества остроумцев, служила бы философам, ораторам, поэтам лучшей мишенью для сатирических стрел? Но разве это отбило хоть у кого-нибудь охоту быть представленным ко двору, отучило от притязаний на место в королевской карете?[12] Разве это заставило упразднить ремесло Шерена?[13]

* * *

Драматический писатель всегда стремится к сильным эффектам. Однако хороший поэт достигает их с помощью разумных средств, чем и отличается от поэта плохого: для того годятся любые средства. Выходит то же, что с порядочными людьми и плутами: и тем, и другим хочется преуспеть, но первые добиваются этого лишь честными путями, вторые — любыми.

* * *

Философия, равно как и медицина, частенько пичкает нас дрянными снадобьями, реже — хорошими и почти никогда не предлагает по-настоящему полезных лекарств.

* * *

В Европе миллионов полтораста жителей, в Африке их больше в два, в Азии — в три с лишним раза; в Америке и на Южном континенте[14] населения, вероятно, вполовину меньше, чем в нашем полушарии. Отсюда можно сделать вывод, что на земном шаре ежедневно умирает больше ста тысяч человек. Следовательно, тот, кто прожил хотя бы тридцать лет, уже успел примерно тысячу четыреста раз избегнуть этой страшной бойни.

* * *

Я знавал мужчин, которые не отличались особой широтой и возвышенностью взглядов, но были наделены умом простым и здравым. Этого ума им хватало на то, чтобы должным образом оценить людскую глупость и тщеславие, привить себе чувство собственного достоинства и научиться уважать его в ближнем. Я знавал женщин, наделенных примерно такими же свойствами; возвыситься до подобных представлений им помогла подлинная и вовремя пришедшая любовь. Из двух этих наблюдений следует, что те, кто придает слишком большое значение людским глупостям и тщеславным затеям, представляют собой наихудшую разновидность человеческой породы.

* * *

Кто недостаточно остер умом, чтобы вовремя отшутиться, тот часто вынужден либо лгать, либо пускаться в скучнейшие рассуждения. Выбор не из приятных! Избежать его порядочному человеку обычно помогают обходительность и веселость.

* * *

Нередко в ранней молодости мы объявляем нелепым какое-нибудь ходячее мнение или обычай; однако с годами мы начинаем понимать их смысл и они представляются нам не столь уж нелепыми. Не следует ли из этого, что люди напрасно смеются над некоторыми условностями? Порою невольно думаешь, что установлены они были теми, кто прочел книгу жизни целиком, а вот судят о них люди пусть умные, но прочитавшие в этой книге всего несколько страниц.

* * *

Насколько можно судить, общественное мнение и светские приличия требуют, чтобы простой священник, скажем кюре, был не слишком нетерпим, если он не склонен прослыть фанатиком, но все-таки хоть чуточку веровал в бога, если не желает прослыть лицемером. Генеральному викарию[15] уже дозволено улыбнуться при кощунственной шутке, епископу — откровенно посмеяться, а кардиналу — вставить и свое словечко.

* * *

Нынешняя знать большей частью так же похожа на своих предков, как итальянский чичероне[16] на Цицерона.[17]

* * *

Не помню уж, у кого из путешественников читал я о том, что некоторые африканские дикари верят в бессмертие души. Они не пытаются понять, что с ней происходит после смерти, а просто предполагают, что она бродит в зарослях вокруг селения, и несколько дней на заре ищут ее там, но, ничего не обнаружив, прекращают поиски и перестают о ней думать. Примерно так же поступили наши философы, и это самое разумное, что они могли сделать.

* * *

Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением; пусть оно придет к нему само собою и, так сказать, помимо его воли: тот, кто старается снискать уважение, сразу выдает свою подлинную натуру.

* * *

Как удачна библейская аллегория с деревом познания добра и зла,[18] таящим в себе смерть! Не следует ли толковать этот символ так: проникнув в суть вещей, человек теряет иллюзии, а это влечет за собой смерть души, то есть полное безразличие ко всему, что трогает и волнует других людей.

В мире есть всего понемногу. Даже в свете, с его искусственными хитросплетениями, встречаются личности, умеющие противопоставить природу обществу, правду — предубеждению, действительность — условности. Умы и характеры такого склада пробуждают мысль в окружающих и действуют на них гораздо сильнее, чем мы обычно предполагаем. Бывают люди, которым нужно лишь показать, где истина, и они устремляются к ней с простодушным и трогательным изумлением: они дивятся, как это столь очевидная вещь (если, конечно, кто-то сумел убедить их, что она очевидна) не открылась им раньше.

* * *

В обществе принято считать глухого человека несчастным. Не внушено ли такое убеждение самомнением, которое нашептывает нам: «Ну, можно ли его не пожалеть? Ведь он не слышит, что мы говорим».

* * *

Мысль всегда утешает и от всего целит. Если порой она причиняет вам боль, требуйте у нее лекарство от этой боли, и она даст вам его.

* * *

Нельзя отрицать, что и новейшая история являет нам подчас подлинно могучие личности. Трудно понять, как удалось им сформироваться: современность — такое же подходящее для них место, как антресоль для кариатид!

* * *

Правильнее всего применять к нашему миру мерило той жизненной философии, которая взирает на него с веселой насмешкой и снисходительным презрением.

* * *

Человек, утомленный славой, удивляет меня не больше, чем человек, который недоволен шумом у себя в передней.

* * *

Бывая в светском обществе, я постоянно видел, как завсегдатаи его жертвуют покоем ради известности и уважением честных людей ради показного почета.

* * *

По мнению Дориласа,[19] лучшим доказательством существования бога является существование человека в наиболее полном, недвусмысленном, точном и, следственно, несколько ограниченном значении этого слова — короче говоря, человека знатного. Он — прекраснейшее из всего, что создало провидение, вернее, единственное, что оно создало собственноручно. Но говорят и даже уверяют, будто на свете есть существа, в точности похожие на этот венец творения. Неужели? — удивляется Дорилас. — Как! У них такие же лица? Такая же внешность? Ладно, он готов сделать даже такое допущение. Правда, раньше он начисто отрицал существование этих тварей — виноват, этих людей, раз уж их так именуют, — но, убедившись, к великому своему изумлению, что многие из тех, кого