— Выходи, — сказал капитан, вжавшись между двумя патрульными машинами, смахивающими на советские «‎уазики».

Я выбрался наружу.

Фелицкая провела меня через весь двор к зданию участка. У задней двери нас нагнал Мирзенко. Втроём мы поднялись по обшарпанным ступенькам чёрного хода, затем по лестнице на два пролёта, свернули в казённого вида коридор с паркетным полом и коричневой ковровой дорожкой, после чего оказались в кабинете на две персоны. Окно кабинета выходило во двор.

— Садись, — сказал капитан.

Устраиваюсь на чёрном стуле.

— Пиши, — Фелицкая положила передо мной лист бумаги и шариковую ручку.

— Что писать? — уточнил я.

— Чистосердечное признание, — хмыкнул капитан. — Что же ещё.

— Вы издеваетесь.

— Ты же признаёшь, что убил группу лицензированных мстителей, — опешил полицейский. — И главу рода, входящего в клан Эфы. Так?

— Так, — растерянно ответил я.

— Вот, — Мирзенко радостно погладил телефонный аппарат с наборным диском. — Чистосердечное признание поможет скостить срок.

Похоже, день перестаёт быть томным.

— Нет, — отрезал я.

— Что — нет? — Мирзенко больше не улыбался.

— Я не буду подписывать эту чушь. Гимназия Эфы, в которой я учусь, обеспечивает меня равными правами с другими клановцами. Имела место дуэль, из которой я вышел победителем. Вы не смеете меня задерживать дольше обычного.

— Очень даже смеем, — заверил Мирзенко. — Представитель гимназии не зафиксировал протекцию. Фактов, подтверждающих твоё обучение, нет. Отказываешься от признания? Ладно, посиди в КПЗ, там разберёмся.

Гадство.

Не успев толком опомниться, я загремел в камеру предварительного заключения. Фелицкая вызвонила кого-то по телефону, за мной явились очередные люди в форме и сопроводили в подвал, разграниченный на зарешёченные клетки. Когда за мной с лязгом затворилась дверь, я смог по достоинству оценить своё новое положение. Клетка четыре на пять шагов, толстые металлические прутья, примитивная сетчатая кровать с пожелтевшим матрасом… И видимое отсутствие легендарной параши. Они тут что, в туалет не ходят? А ещё мне не совсем понятно, как эти прутья смогут удержать прыгуна. Впрочем, одарённые здесь — явление почти невозможное…

Клетки были смежными и располагались в два ряда, формируя широкий коридор. Я мог при желании рассматривать своих соседей. Их было не так уж много. Щупленький старичок, сидевший на своей кровати в позе лотоса с закрытыми глазами. Затрапезного вида барыга, который, перехватив мой взгляд, проворчал, что, дескать, чего пялишься. Какой-то оборванец-беспризорник, явно пойманный на карманных кражах. И нагловатая потаскуха — страшная, неопределённого возраста, ярко накрашенная и вызывающе одетая. С потёкшей тушью и синими кругами алкоголички под глазами. Приятная компания, ничего не скажешь.

Раздались неспешные шаги.

Я увидел своего конвоира — тот, грохоча ключами в замке, отпер камеру со стариком.

— Думбадзе, на выход.

Аксакал открыл глаза, медленно встал с кровати и с важным видом прошествовал в коридор. На меня дедок даже не обратил внимания.

— Эй! — окликнул я полицейского. — Начальник!

— Я тебе не начальник, — отрезал мужик.

Полицейский был упитанным, к его поясу крепился ремешок с тонфой. Прорезиненной полицейской тонфой — такой если приложат, мало не покажется.

— Ваше благородие, — исправился я.

Лицо копа снова помрачнело.

— Не важно, — я закатил глаза. — У меня разве нет права на звонок?

— Какой ещё звонок, — опешил полицейский.

— Адвокату, — наугад ляпнул я.

— Нет у тебя никакого права, щенок, — беззлобно ответил страж порядка. — Сиди и не выделывайся.

Против такого аргумента не попрёшь.

Усевшись на край своего ложа, подальше от подозрительных жёлтых пятен, я задумался над тем, что ситуация оставляет желать лучшего. Сегодня воскресенье, в школе никого из администрации нет. Следовательно, по запросу они не ответят. Джан знает о том, что меня забрали, но какой в этом толк? Маро не поможет — я ей даже позвонить не могу. По всем раскладам получается, что я здесь проторчу до понедельника. Или дольше. Без еды, сортира и нормальных человеческих условий.

Что ж, менты в любой реальности ведут себя одинаково. Надо навесить на кого-то нераскрытое дело, улучшить показатели раскрываемости, получить премию. Не хочешь подписывать? Торчи в этом клоповнике, через пару дней или часов станешь сговорчивее. С точки зрения капитана Мирзенко я — обычный подросток из мещанского сословия, на которого легко надавить.

Теоретически я могу воспользоваться своей новой способностью и сбежать из полицейского участка. А что? Если я спокойно прохожу сквозь стены, то и через решётку, наверное, пролезу. Проблема в том, что это будем прямым нарушением закона. Вряд ли побеги из КПЗ поощряются силовиками Фазиса.

И что теперь делать?

Попробую запастись терпением.

И последовать примеру освобождённого старика. Медитация успокаивает нервы, равномерно распределяет по телу энергию ки, отвлекает от неприглядной действительности.

Сказано — сделано.

Аккуратно сняв мокасины, я поджал ноги под себя, принял удобное положение и постарался избавиться от посторонних мыслей.

Дыхание стало ровным.

* * *

Заточение растянулось на несколько часов, как я и рассчитывал. За это время я набросал в голове план покупок, обдумал модификацию кусаригамы, которую я хотел бы заказать у Фёдора, а также прикинул, что неплохо было бы попросить у паренька кейс с ячейками для хранения всякого-разного оружия. А ещё я активно обдумывал проблему отсутствия огнестрела. Знаете, хороший ствол типа "‎стечкина"‎ или "‎макарова«‎ существенно упростил бы мою жизнь.

Когда мне захотелось в сортир, я начал стучать по прутьям решётки и звать надзирателя.

Никто не откликался.

— Заткнись там, — раздался прокуренный голос крашеной давалки.

— Я в туалет хочу.

— Все хотят.

— У них тут сортира нет?

— Есть, — вмешался в разговор барыга. — Только ходят туда по расписанию. И по очереди.

Я перестал стучать.

Дурацкие правила.

Сделали бы камеру с общим сортиром, чтобы не возиться с каждым сидельцем по отдельности… Ну, или доступ из каждой камеры к общему санузлу предоставили бы… Тоже вариант.

Терпеть я ещё мог, поэтому вновь погрузился в медитацию. Хотелось верить, что я не проведу здесь остаток вечера и ночь. Местечко неприятное.

Через полчаса лязгнули засовы двери, ведущей из коридора на лестницу, и в подвале появился неизвестный полицейский.

— Иванов?

— Я здесь, — открываю глаза.

— Готовься на выход.

Уже интересно.

Лёд тронулся, господа присяжные заседатели.

Дородный коп, повозившись с ключами, отпер решётчатую дверь моей камеры. Быстро натянув мокасины и