А что же говорить об авторах «Литературки». Об авторе, молодом еще в сущности журналисте, прибегавшем в клуб из соседней редакции — «Литературной России» и с благоговением внимавшем разговорам мэтров. Для него это тоже была школа, школа высшей ступени. Исповедовался чеховский принцип — напишите десять рассказов, один обязательно пройдет. Такой подход хорошо излечивает от излишнего самоуважения. И воспитывает характер, и оттачивает стиль. И кстати, впоследствии, когда сам Новоженов возглавил аналогичную страницу в «Московском комсомольце», свою работу он тоже построил по клубному принципу. Уже к нему, в «МК», приходили со своими рассказами, стихами, фельетонами Игорь Иртеньев, Александр Кабаков, Владимир Вишневский, Дмитрий Дибров, Виктор Шендерович.

— Когда я был совсем юным репортером, меня послали брать интервью к Виктору Шкловскому, — любит рассказывать Лев. — Время было глухое, и в смысле техники тоже. Но я понимал, что к такому человек просто так, с ручкой не пойдешь. Я проявил бешеную энергию, организовал стенографистку, и к Шкловскому пришел вдвоем с ней. До сих пор у меня в архиве дома хранится стенограмма нашей беседы. И до сих пор я горжусь ею.

Предполагать, что каждое слово твоего собеседника может оказаться бесценным, и потому скрупулезно его фиксировать, испытывать подлинный интерес к жизни, быть всегда в азартном ожидании новостей — значит стремиться наполнить мир некоей связующей субстанцией, дабы он не развалился на отдельные куски и его можно было бы сдать следующему поколению во всей целостности.

Кстати, о Герцене и декабристах. Лев Новоженов, автор изысканных и тонких иронических миниатюр, на рубеже 80-х и 90-х годов опять делает шаг в сторону журналистики. Точнее, журналистики и эстрады. Еще точнее — фельетонного жанра в газете и на эстраде.

Отпущенное с короткого поводка коммунистической пропаганды и идеологии, советское общество тогда испытывало естественную потребность говорить. Какие публицистические фейерверки рассыпались по страницам газет и журналов, ставших чуть ли не основной составляющей жизни пока еще советского человека, во всяком случае советского интеллигента. Сколько тем, оказывается, нужно было обсудить — тем, которые раньше не только не обсуждались, но и не формулировались публично.

Надо сказать, что не без некоторого волнения перечитываешь фельетоны, опубликованные в конце 80-х — в начале 90-х годов в «Московском комсомольце» в «Рубрике Ф». (Смею утверждать, что это была весьма популярная и читаемая рубрика, до сих пор Льву Новоженову приходят письма, в которых люди вспоминают, цитируют ее, а то и упрекают автора — зачем, дескать, предпочел вечное, то бишь писательство, суетному — телевидению.) Побаиваешься своих возможных при этом ощущений. Ну как будто перебираешь свои молодые фотографии — надо же, какой у меня вид глупый, и одет я как-то нелепо. Жизнь ушла вперед, и тебе немножко неудобно за себя молодого, не знающего так много из того, что известно тебе пожившему.

Публицистика, в первую очередь газетная, имеет свойство устаревать. Вместе с реалиями той жизни, которую она отражает. Время — суровое испытание для публицистики. Если ее интересно читать и десяток лет спустя после выхода в свет, значит, это товар высокого качества.

Высококлассная публицистика, с одной стороны, помогает воссоздавать образ ушедшего, с другой — выявляет нечто типологическое, общее, связующее поколения. Кстати, в домашней библиотеке Новоженова те тома известного рыжего советского пятитомного издания Ильфа и Петрова, где опубликованы фельетоны и очерки, зачитаны ничуть не меньше, чем те, в которых два бессмертных романа.

Так вот фельетоны самого Новоженова, такие, как «Несколько мыслей по национальному вопросу», «Эти гады на «Мерседесах» и другие, и сегодня читаются. Реалии жизни меняются, а природа человека в сущности неизменна. И если она точно выявлена 20 лет назад, то данный образец публицистики современен и сегодня. Ну а если уж и реалии не меняются, то фельетоны имеют все шансы на вечную жизнь!

Самым большим испытанием, своего рода экзаменом на соответствие для Льва Новоженова, на мой взгляд, стала совместная работа с Ефимом Шифриным над спектаклем «Ефим Шифрин играет Шостаковича». Ефим, страстный поклонник гениального композитора, мечтал исполнить его короткие вокальные произведения, написанные на самые разнообразные тексты — от стихов Саши Черного и Ивана Андреевича Крылова до рубрики «Нарочно не придумаешь» в журнале «Крокодил». Надо сказать, что у Дмитрия Дмитриевича было отменное чувство юмора, блестяще реализованное им именно в его музыкальном творчестве.

Так вот, первая попытка создать спектакль из этих музыкально-юмористических произведений закончилась неудачей. Стало понятно, что без объединяющих вокал разговорных номеров целостного эстрадного представления не получится. Создать недостающую разговорную часть взялся Лев Новоженов.

Стильно оформленный, поставленный режиссером Феликсом Григоряном спектакль вышел в 1990 году. Я помню, как волновались — до обострения язвы желудка — его создатели. Музыка Шостаковича поднимала творческую планку так высоко, что можно было запросто и не допрыгнуть. Но спектакль получился — цельным, неожиданным, оригинальным, глубоким. И лишний раз доказал, как полезно в творчестве ставить как можно более высокие цели. Лучшие монологи спектакля, как бы вытекающие из музыкального космоса Шостаковича, доказательство того, что юмор, ирония — области смежные с философией. Что чувство юмора — сродни музыкальному слуху.

А потом был написан еще один спектакль — «Соло для кровати со скрипом», уже для Клары Новиковой. Девяностый год — последний год существования советского строя. Все его родовые черты приняли уже совершенно нечеловеческие, уродливые формы, и потому отображать его кроме как в абсурдистском жанре было невозможно. Парафраз знаменитой «Песни о Буревестнике», с которого начинался спектакль — артистка читала его, паря на канате под потолком сцены, отчаянно махая руками и изображая революционную птичку, — звучал как шутовской приговор идиотизму совка.

…А потом наступила эра телевидения. Разумеется, для данного конкретного автора. В книге опубликованы тексты редакторских колонок, прочитанных самим Новоженовым в его авторской новостной программе «Сегоднячко».

Может быть, для ревнителей чистого искусства факт подобной публикации — криминал: как же, в храм литературного юмора допустили низкий телевизионный жанр. Но ведь не жанр красит человека. (Привет нам всем от Дмитрия Дмитриевича.)

Зато можно хорошо проследить, как развивается стиль автора. Каким естественным образом афористичный лаконизм его письма, интеллектуальная плотность застройки текста пришлись впору тележурналистике — в эфире времени мало, а высказаться надо по очень важным и серьезным вопросам.

Те, кто знает Льва довольно близко, наверняка видели его любимые записные книжечки, которые он таскает с собой повсюду. Привычка вести записи постоянно — несколько старомодная, но очень характерная. Если «трудовая книжка души» не открывается долгое время, ее владелец испытывает некоторое беспокойство, даже чувство вины. Но как бы сильно ни отвлекала текучка, книжечка