Но жизнь ее ничему не учит, поняла сейчас я. Казалось бы, все у тебя есть, муж любит, денег на нее не жалеет, работать не нужно, так ей все неймется.

Вот теперь оказывается, что Васька снова взялась за свое. Но я-то тут при чем?

– Федя, мне страшно… – проскулила сестра, – пожалуйста, пожалуйста… я с ума сойду!

– Ну ладно, – неожиданно для себя сказала я, – приеду уж… что с тобой поделаешь…

Господи, ну что там у нее стряслось?

Какое-то нехорошее чувство подсказывало мне, что нас всех ожидают огромные неприятности.

Я быстро накинула на себя что попроще, наспех разгребла волосы расческой и выскочила в прихожую босиком. Не стала даже умываться, чтобы не будить бабу Шуру. А она вот уже, стоит в дверях своей комнаты, бывшей спальне родителей.

Увидев безмолвную, неподвижную фигуру в длинной ночной сорочке, я вздрогнула.

– Баба Шура, иди спать, глубокая ночь на дворе! – полушепотом сказала я.

– Что ж ты бродишь всю ночь одиноко, что ж ты девушкам спать не даешь! – запела в ответ баба Шура тоненьким, надтреснутым, дребезжащим голосом.

Забыла сказать: бабка у нас изъясняется исключительно пословицами и поговорками. Иногда стихами и советскими песнями, простыми словами – никогда.

– Я ненадолго выйду, мне по делу надо! – пробормотала я, ругая себя, что не смогла придумать никакой вразумительной причины.

– Раз пошли на дело я и Рабинович! – Баба Шура мигом сменила репертуар, перейдя на блатную тематику, и голос теперь стал гораздо ниже и с хрипотцой.

Я перекрыла воду в ванной, чтобы бабуля не задумала пускать кораблики, и заперла дверь снаружи на два замка, чтобы ей не пришло в голову прогуляться среди ночи. Ничего, плита у нас электрическая, так что пожара не будет.

Машинка моя стояла на месте, и даже, на мое счастье, никто не перекрыл выезд. У меня подержанная «Хонда», у сестры – шикарная двухместная красная «Ауди».

Вспомнив про сестру, я привычно скрипнула зубами. Ну что еще там у нее стряслось?

Но, пролетая по пустым улицам, я заволновалась. Как-то все это мне не нравилось, поскольку раньше Василиса никогда не пыталась вмешивать меня в свои неприятности. Ну, бывало, конечно, но чтобы звонить среди ночи… я вообще-то работаю, в отличие от нее.

Работа, конечно, не бог весть какая, но все же деньги платят, которые мне очень кстати. Потому что, как я уже говорила, мы теперь живем с бабой Шурой вдвоем, пенсия у нее маленькая, вот сестрица платила небольшие деньги якобы за квартиру, да мама изредка подбрасывает кое-что. Так, от случая к случаю.

Баба Шура, как вы догадались, наша с сестрой бабушка, мать отца. Родитель умер семь лет назад, а через некоторое время мама встретила своего бывшего одноклассника, который тоже овдовел, и, недолго думая, вышла за него замуж и переехала к нему.

И поскольку баба Шура приходилась ей свекровью, то мама не считает себя ответственной за нее, как я уже говорила, подбрасывает изредка денег, сколько может, и навещает нас по праздникам. Вот на Новый год подарила она бабе Шуре теплую шаль, так бабулька два дня пела про оренбургский пуховый платок.

Под конец дороги я совсем взвинтила себя.

Все же Васька – моя сестра, и, если с ней что-то случится, я этого себе не прощу… хоть она и редкостная зараза, но сестра есть сестра, родственников, как известно, не выбирают… кроме того, у нее был такой странный голос…

Дома на Ивановской улице в принципе хорошие, их называют «сталинские», то есть квартиры с высокими потолками, светлые, потому что окна большие. Но бабе Шуре не повезло, потому что ее дом стоит боком в безымянном переулке и окна у нее выходят во двор. Поэтому никто особо домом этим не соблазнился, и доживают там прежние жители. Многие квартиры сдаются.

Я оставила машину чуть в стороне, влетела в подъезд, бросилась к лифту…

Да, лифт в доме был – большая сетчатая шахта.

Как назло, он не работал.

Впрочем, может, оно и к лучшему.

Лифт шумит, дверца лязгает, а шум посреди ночи – не то, чего бы мне сейчас хотелось.

Короче, я одним духом взбежала на четвертый этаж и позвонила в дверь…

Сначала ничего не произошло.

Я хотела уже позвонить еще раз, но тут услышала, что по другую сторону двери кто-то скребется и дышит, а потом раздался приглушенный голос:

– Кто здесь?

Вот интересно! Кого она ожидала в четвертом часу ночи? Сама же разбудила меня своим звонком, заставила мчаться через весь ночной город – а теперь спрашивает!

– Открывай живо! – прошипела я.

– Это ты, Федя?

– А кто же еще? Открывай немедленно!

– Да, кажется, это правда ты…

Замок щелкнул, дверь открылась, и я увидела свою несравненную сестрицу.

Надо сказать, выглядела она, мягко говоря, странно.

Волосы всклокочены, кофта надета на левую сторону и, кроме того, действительно измазана чем-то красным…

Варенье она с хахалем своим ела, что ли?

Да нет, она же сказала, что тут все в крови…

Значит, это кровь?

Но на самой Василисе не было заметно никаких внешних повреждений…

Так что это, скорее всего, кровотечение…

Но она не выглядела истекающей кровью. Правда, бледная, но скорее от страха, чем от потери крови…

Тут я против своей воли, с непередаваемым чувством зависти и неприязни отметила, что даже в таком ужасном виде Васька была удивительно хороша.

Глаза огромные, обычно голубые, но сейчас казались темными от расширенных зрачков. Волосы хоть и растрепанные, все равно хороши, копна такая. И кофта мятая тут ни при чем.

«Во всех ты, душечка, нарядах хороша!» – говорит в таких случаях баба Шура. Или если сердилась на Ваську, то говорила, что подлецу все к лицу.

И я в который раз признала, что она права.

Неудивительно, что мужики на Ваську пачками западают…

Потому что ей все идет. И эти растрепанные волосы, и восковая бледность, и огромные перепуганные глаза…

Сестра отступила в глубину прихожей и поманила меня:

– Заходи уже!

– Васька, – проговорила я, справившись с раздражением. – Ты вообще как? Вроде на ногах держишься… поехали в больницу!

– Я? – Она попятилась. – При чем тут я?

– А кто? – переспросила я тупо.

– Ты дверь наконец закроешь? – прокричала она шепотом, если такое возможно.

Я закрыла дверь, повернула головку замка и снова повернулась к сестре:

– Да что, наконец, случилось?

Она прикусила губу и боком, как песчаный краб, пошла в глубину квартиры, маня меня за собой и повторяя, как заклинание:

– Пойдем… увидишь сама… пойдем… увидишь сама…

Я вспомнила совершенно некстати, как в детстве мы с Васькой гуляли во дворе и она вдруг поманила меня:

– Пойдем, я тебе что-то покажу…

– Что ты мне покажешь?

– Пойдем – увидишь сама!

Я в пять лет готова была куда угодно идти за старшей сестрой – и она повела меня за старый кирпичный гараж, повторяя через каждый шаг таинственным голосом:

– Пойдем… увидишь… пойдем… увидишь…

Точно так же, как сейчас.

Там, за гаражом, она замедлила шаги, и на лице ее проступила значительность, ощущение важности момента.

Василиса театральным, торжественным жестом вытянула руку и показала мне… показала мне очень большую мертвую окровавленную крысу.

Меня тогда передернуло от омерзения, я закричала, развернулась и бросилась бежать, споткнулась и шлепнулась в лужу (дело было ранней весной), и Ваське потом здорово попало от мамы за мою изгвазданную одежду.

И сейчас я вспомнила эту сцену – и у меня мелькнула дикая идея, что Василиса снова хочет показать мне дохлую крысу…

Впрочем, сейчас мне