– Ладно. Давайте уже закончим.

Испытательница отметила, насколько измотанной выглядит женщина, и решила поговорить с руководством о способах задержания и перевозки испытуемых. Тем временем та поежилась.

– А нельзя побыстрее, пожалуйста?

Испытательница перелистнула фото. На нем была изображена средних размеров собака, держащая мяч в пасти. Судя по всему, ее сняли на пляже.

– Это собака.

– И все?

– Какой-то спаниель. Наверное, спрингер.

Испытательница сделала пару отметок в бланке, перевернула страницу и продолжила писать там.

– Можно быстрее? – снова попросила испытуемая, подтянув колено к груди.

– Вам нужен перерыв?

Испытуемая опустила ногу и наклонилась вперед.

– Нет.

– Представьте, что кто-то тонет. Вы единственная, кто может спасти этого человека, но вам доподлинно известно, что тогда он навредит множеству животных. Как вы поступите?

– Это что за вопрос?

– Боюсь, я их не выбираю.

– Ладно, все просто. Пусть тонет, урод.

Испытательница поставила новые галочки и продолжила:

– Вы были беременны в прошлом или в настоящее время?

– Эпаньоль.

– Простите?

– Собака. Не спрингер, а бретонский эпаньоль.

– Еще что-нибудь?

– В смысле?

– Вы не узнаете ее?

– Нет. Или… а можно еще раз взглянуть?

– Боюсь, нет.

– Я не беременна.

Испытательница сделала несколько пометок и перешла к следующей фотографии: крупному плану похожей на Таро карты, подписанной «Путешественник».

– Вы узнаете эту карту?

Испытуемая покачала головой.

– Можете ответить устно?

– Зачем? Или вы запись ведете?

– Нет, но я измеряю и записываю вашу физиологическую реакцию на вопросы.

– Каким это образом?

Испытательница улыбнулась.

– Такая у меня работа. – Она постаралась сделать улыбку как можно менее угрожающей. Она давно работала над приветливостью и искренностью и мысленно отметила, что позже нужно будет проверить свою улыбку на записи.

Разумеется, они вели запись.

Испытуемая выглядела взволнованной. Она нервничала, ерзая на стуле.

– Последние два вопроса, – сказала ей испытательница.

– Ну наконец-то.

Испытательница улыбнулась и наклонилась вперед.

– Вы играете в «Кроликов»?

Во взгляде испытуемой мелькнуло… не узнавание, но что-то еще. Испытательница решила, что проверит и это, когда будет пересматривать запись.

– В каких еще «Кроликов», на хрен? – спросила испытуемая. – Как можно притворяться животным?

– Хорошо, – сказала испытательница. – Мы почти закончили.

Испытуемая медленно выдохнула и кивнула. Похоже, она изо всех сил старалась оставаться спокойной.

Испытательница выключила планшет и улыбнулась.

– Последний вопрос. Как вас зовут?

– Эмили Коннорс. Сами представиться не хотите?

Испытательница пристально посмотрела на Эмили, а затем надела колпачок на ручку с неожиданно громким щелчком.

– Большое спасибо, что пришли.

В этот момент в комнату вошел мужчина в темно-сером костюме и протянул Эмили черный мешок.

– Наденьте, – сказал он.

– Еще чего.

– Тогда будем действовать по-другому. – Он достал шприц и шагнул к Эмили.

– Ладно. – Она выхватила мешок из рук мужчины и натянула на голову.

Испытательница откинулась на стуле и потерла глаза. Похоже, пора было искать передержку собаке, ведь поездка домой не светила ей еще долго.

У них появилась проблема.

Глава 2

Хрен редьки не слаще

Последнее время Роуэну Чессу снились очень странные сны.

Прошлой ночью ему приснилось, что он пишет оперу о вылупившемся из яйца динозавре. А позапрошлой приснился кошмар, и, в отличие от яйца динозавра, кошмар был связан с событием, произошедшим в реальности.

Тогда Роуэну было девятнадцать и он жил в канадском Ванкувере. Как-то вечером, возвращаясь домой с репетиции и слушая песню, которую недавно записала его группа, он ощутил на лице капли воды. Неожиданно, но довольно приятно: ночь была прохладной и темной, а вода оказалась неожиданно теплой. Но когда Роуэн коснулся щеки и посмотрел на пальцы, он понял, что никакая это не вода.

Это была кровь.

Он посмотрел на тротуар.

Там, прямо у его ног, лежал человек – точнее, куча разорванной плоти и блестящих белых костей, некогда бывшая человеком.

Перед тем как в лицо Роуэну ударили брызги крови, наверняка раздался крик или еще какой-нибудь звук, но из-за наушников он его не услышал.

Обернувшись, Роуэн с удивлением понял, что не один.

Группа людей из четырех-пяти человек пялилась на него с открытыми ртами, широко распахнув глаза. Они явно видели, что только что произошло, и пытались понять, что за высокий длинноволосый молодой человек стоит посреди тротуара, с ног до головы забрызганный кровью.

Роуэн обошел мокрое месиво и пошел дальше. Он не слышал окликов, доносящихся в спину.

Приняв долгий душ и поужинав лапшой с замороженными овощами, Роуэн прочитал половину комикса о сексуальных подростках-убийцах – который, разумеется, так и назывался – и лег спать пораньше.

О том, что с ним случилось, он никому не сказал.

* * *

Роуэн родился и вырос в штате Вашингтон, в небольшом двухэтажном домике на заросшем лесом гектаре земли недалеко от Беллингхема. Его отец был геологом, специализирующимся на промышленных минералах и их применении, а мать вела хозяйство и подрабатывала, составляя кроссворды для местных и национальных газет. Минуту славы она получила, когда использовала подсказку «__ редьки не слаще», в результате чего в верхней строчке кроссворда появилось гордое «ХРЕН». Потом она долго извинялась перед редактором по телефону, говорила, что это вышло случайно, и обещала подобных ошибок больше не допускать, но Роуэн по лицу видел, что мама сделала это специально.

Примерно в пятнадцать у Роуэна появилось настойчивое и упорное чувство, что с ним что-то не так.

Он начал подозревать, что живет не своей жизнью.

Он признался в этом матери, но та лишь улыбнулась и сказала, что все через это проходят и это признак полового созревания.

Но Роуэн сомневался, что дело тут в биологии.

Слишком глубоко в нем сидело то чувство.

Иногда оно накатывало подобно океану, рвущемуся на свободу, иногда утихало до легкого беспокойства. Но не прекращалось, а давило и грызло.

Оторванность Роуэна от себя и других людей сохранилась и во взрослом возрасте. Однажды, описывая это чувство знакомому психотерапевту матери, Роуэн сказал, что будто живет в фотографии, которая самую каплю размыта – не настолько, чтобы объекты стали неразличимы, но достаточно, чтобы сфокусироваться было трудно. Психотерапевт задумчиво кивал, задавал вопросы в нужных местах, а затем прописал легкие антидепрессанты.

* * *

Следующие несколько лет Роуэн учился делать вид, что все хорошо, и, когда окончил университет – несколько лет спустя после того инцидента, – уже умел хорошо притворяться. После выпуска, когда он переехал в Сиэтл и занялся архитектурным проектированием тематических парков и театральных представлений, никто, казалось, не замечал, что в глубине души Роуэн до сих пор ощущает себя гостем в собственной жизни.

За прошедшие годы у него почти не было серьезных