потолка, а стоя на задних лапках головой вверх. Причем видно, что ему жутко неудобно так стоять, и он при каждом движении неловко покачивается, но все равно остается стоять как человек. Не пытается встать на четвереньки и неловко ползти, как настоящие летучие мыши.

— Чего ты пыришься, демон? — спросил я.

Античит при звуке моего голоса слегка встрепенулся и еще шире раскрыл пасть.

— Страшный капец. — уверил я его. — Особенно не тем, какой ты на вид, а тем, что сделал… Падла такая.

Я пробежался взглядом вокруг, нашел изувеченную «панацею», подобрал ее и показал античиту:

— Это кто сделал, а?

Зверек, увидев чит в моих руках, навострил уши и даже вытянулся весь, опасно шатаясь на коротеньких лапках.

— А ты не такой уж и тупой. — резюмировал я, водя читом из стороны в сторону и глядя, как античит следит за ним взглядом. — Что-то да понимаешь.

Я положил «панацею» обратно на землю и катнул поближе к античиту:

— На уже. Доедай. Падаль летучая. Мне она все равно теперь без толку.

Античит все так же сидел, склонив голову набок. Лишь на мгновение его взгляд быстро метнулся к «панацее» и тут же вернулся обратно, словно он предполагал ловушку.

— Да жри уже. — усмехнулся я. — Нахрена она мне теперь нужна, обкусанная? Гвозди заколачивать? Так у меня и гвоздей нет. Доедай, пусть хоть тебе польза будет. Вон ты какой тощий.

Античит снова бросил короткий взгляд на «панацею» и сделал к ней короткий шажок маленькими нижним лапками. Потом, уверившись, что я не кидаюсь на него — еще один. А потом коротко взмахнул крыльями, перепархивая поближе к читу, вцепился в него коготками на задних лапах и с жадностью отгрыз огромный кусок!

— Камнеежка. — усмехнулся, ожидая нового возмущенного писка, но античит лишь глянул на меня разок и продолжил с хрустом уничтожать мой чит.

Ладно, уже не мой. Сам же отдал его этой твари.

— Приятного аппетита. — пожелал я, тяжело поднимаясь с земли. — А я пойду, пожалуй. Мне еще как-то выжить надо. Надеюсь, та собака не была бешеной…

Античит снова коротко глянул на меня, не отрывая зубов от «панацеи», я помахал ему на прощание, крутнулся на месте, чтобы сориентироваться, в какую сторону мне идти, и отправился в путь.

Казалось, что я общался со зверьком всего пять минут, но небо на горизонте уже ощутимо посветлело. Приближался рассвет, а это значит, что я уже всю ночь шатаюсь по пустошам и все еще жив… Это не то что хорошо — это просто удивительно, учитывая мое состояние. Невероятно, я бы даже сказал.

И тем не менее, я жив. А значит, я просто не имею права сейчас лечь и помереть из-за какой-то там усталости, какой-то там кровопотери или еще какой-нибудь мелочи.

Вот попить бы еще, и совсем было бы хорошо. Как ни крути, а не-вода на спине спинорифов жажду не смогла бы утолить ни при каком раскладе.

Я медленно переставлял ноги, следя за тем, чтобы они не завязались узлом и я не полетел на землю. Мышцы давно уже перестали сигнализировать об усталости и болеть — поняли, что это бесполезно, что я не намерен реагировать на эти предупреждения. В голове тоже не осталось ни единой мысли, кроме азимута на мою цель и установки продолжать идти во что бы то ни стало.

Единственное, что разбавляло пейзаж мертвой пустоши вокруг — это приближайющийся небольшой холмик, высотой примерно в мой рост. Он был не земляной, как все вокруг, а песчаный, и его явно надуло вокруг какого-то объекта, и, когда я подошел поближе, я даже смог рассмотреть, что это за объект.

Если бы я не привык к тому месту, той точке географии, в которой нахожусь, я бы решил, что я схожу с ума от усталости и кровопотери. Возможно, я и правда сходил с ума, но здесь, в Аномалионе, это было менее вероятно, чем существование того, что я видел… Как ни парадоксально.

А видел перед собой я полузанесенный песком автомат по продаже всяких снеков и напитков. С большим прозрачным стеклом, за которым в подавателях-пружинках торчали всякие шоколадки и бутылки с водой и пакетики с соком.

Да мало того — аппарат работал! Каким-то образом в него поступало электричество и он даже был подсвечен изнутри, чтобы лучше было видно ассортимент. Конечно, время и стихия не пощадили стекло в передней части — оно было мутноватое, да еще на нем явно присутствовали следы ударов чем-то острым и твердым, — но свою функцию машина выполняла исправно.

Помнится, Скит рассказывала, что в Аномалионе порой попадаются такие вот автоматы, расставленные еще до закрытия купола. Как раз для того, чтобы такие, как я, могли подкормиться, если попадут в беду. Что ж, получается, аппарат исполнил свою функцию.

Прорези для монет или там купюроприменика у машины, конечно, не было. Зато была площадка, на которой недвусмысленно был изображен значок хада, и я, не теряя времени, приложил его туда. Выбрал кнопками с номерами шоколадный батончик и бутылку воды и принялся наблюдать, как пружинки крутятся, пока батончик не упал вниз, в лоток выдачи.

А вот бутылку с водой неожиданно перекосило в автомате и она застряла буквально в сантиметре от падения.

— Да вы издеваетесь… — выдохнул я, и, приготовившись к вспышке боли, двинул в автомат плечом.

Автомат слегка покосился, бутылка с грохотом повалилась в зону выдачи, а вместе с ней ухнул целый склон песчаного холмика, которая держалась на честном слове. Ухнул — и открыл то, что было скрыто под ним.

А там был скелет. Или вернее сказать мумия, поскольку много где на нем еще остались лоскуты высохшей кожи, которые и держали костяк воедино. Воедино — и в том положении, в котором человека застала смерть.

И, судя по позе, она застала его в бесплодной и бессмысленной попытке взломать автомат, чтобы добраться до его содержимого. Вон даже нож в руке торчит, и что-то мне подсказывает, что это тот самый клинок, крошечные следы от которого виднеются на бронированном стекле автомата.

Вот так значит. Значит, аппарат не всегда выполняет свою функцию. Или вернее сказать, не для всех. И, если бы я был таким же, как этот бедолага, у которого, кроме ножа, ничего и не было, даже хада… Пополнился бы этот песчаный курган еще один скелетом.

Хотя намного вероятнее, что я просто пошел бы дальше, забив на автомат, которым все равно не могу воспользоваться. Точно так же, как забил на «панацею», которая перестала