Короче говоря, делая все, чтоб я не опомнилась.

– Да, малышка, давай, скажи мне, что ты хочешь…

И тут я замираю.

Знакомое слово, так сладко прозвучавшее из его губ, вместо того, чтоб окончательно скинуть в бездну, протягивает мне спасательный круг, позволяет задержаться на плаву. Не утонуть.

Моментально приходит понимание, осознание происходящего.

Лада! Ты с ума сошла? Нет, не так…

Ты сдурела, Ладка?

Ты что собираешься сделать?

Переспать с одним из владельцев международной фармацевтической корпорации, монстра, без проблем подчиняющего себе регионы, и твой в том числе? За три дня знакомства? У него на столе в его рабочем кабинете?

Черт-черт-черт-чеееерт…

Я подскакиваю, начинаю судорожно стягивать полы рубашки, сдвигать ноги, стараясь не смотреть на хозяина кабинета.

Но он не особенно желает меня отпускать.

Тяжёлая ладонь тут же припечатывает спиной к столешнице, он наваливается сверху, ощутимо давя на промежность своим очень серьёзным аргументом.

– Не понял сейчас… Что не так?

– Пётр… Григорьевич! – выдыхаю я, – вы меня не так поняли… Это все… Неправильно!

– То есть? – он толкается недвусмысленно мне между раздвинутых бесстыдно ног, настойчиво тянет с плеч рубашку и бретели лифчика, снова выстраивая ситуацию так, как ему хочется. Я пытаюсь ловить его за руки и одновременно препятствовать собственному раздеванию, ерзаю задом по столешнице, рассчитывая уползти подальше от его самого главного козыря в наших переговорах.

– То есть… Я отклоняю ваше предложение поужинать! – неожиданно даже для себя самой рявкаю я, отталкиваюсь от его груди голой ступней и еду по гладкой столешнице к другому краю, где умудряюсь перекатиться на бок и сразу на пол.

Он с недоумением наблюдает за моей эквилибристикой, но попыток препятствовать не делает.

И на том спасибо.

Я торопливо привожу себя в порядок, насколько это возможно в моей ситуации, конечно, стараюсь не смотреть на него.

Щеки горят. Губы жгутся. Между ног тянет и пылает. Короче говоря, пожар! Который надо тушить.

И который, как я точно знаю, погасить способен именно он.

Но тут есть одна маленькая загвоздка.

Он не помнит о том, что когда-то был пожарным для одной маленькой и глупой малышки.

У него, судя по легкости порабощения и скорости воздействия на слабый женский организм, таких малышек за эти десять лет было вагон и маленькая тележка.

Зато я все помню.

Забудешь тут!

И его помню – другим!

И сейчас мне больно и жутко. В первую очередь от своей реакции на него. А еще от того, насколько он изменился.

Тот, прежний, мой любимый пожарный никогда бы не стал так поступать. Не стал бы заваливать женщину после трех дней знакомства на подходящую поверхность для продолжения общения. В горизонтальной плоскости. Нет. Я думаю, что нет. Я уверена, что нет.

Петр Григорьевич уже справился с собой и теперь наблюдает за моими нервическими действиями с усмешкой. Язвительной такой. Надменной.

Отходит к окну, чтоб я могла прихватить туфли.

– Я… – мне все же кажется, что я должна ему сказать, обозначить причины… И вообще, сказать кое-что. Все три дня думаю, что должна. Может, теперь самое время?

Или нет?

– От моих предложений просто так не отказываются, Лада Леонидовна…

Голос опять тянется медово, а глаза блестят. Зло.

Или нет.

Не время. Может, вообще не будет его, времени.

Для него, такого, каким он стал.

– Прошу прощения, Пётр Григорьевич. Мой… супруг не одобряет деловых ужинов такого характера.

Я подбираю папку с документами, выроненную из рук еще в самом начале наших неудавшихся переговоров, и гордо выхожу из кабинета.

На глаза наворачиваются слезы, сердце бьется сильно и жутко больно.

Не узнал. Надо же. Все эти три дня я боялась и хотела, чтоб он это сделал. Чтоб хотя бы дал знак, что помнит меня.

Не помнит.

Ну что же, мой пожарный, может, и хорошо, что все так…

Больше, по крайней мере, иллюзий не будет.

Я надеюсь.

Топаю мимо секретарши, к лифту, стараясь на ходу придать себе деловой вид. Чужие взгляды липнут ко мне и, кажется, все вокруг знают, что происходило в кабинете. И в чужих умах это уже произошло… Плевать! Я в командировке. Эту секретаршу, этих клерков я могу больше в жизни не увидеть.

И вообще! Москва здесь или нет?! Что так все пялятся, как будто только у нас, в регионах, бывают домогательства на рабочих местах, а здесь никто не размножается?

В задницу пошли.

Все.

И самая главная причина моего позора – в первых рядах.