Шрифт:
Закладка:
Появилось тончайшее покрывало, которое она набросила мне на плечи.
Меня осенило и я поспешила упасть перед матушкой на колени. Охнув, она принялась поднимать меня на ноги.
— Вы так добры, матушка! — заявила я, делая такое движение, будто собираюсь удариться лбом об пол. При этом я всё-таки умудрилась заглянуть под юбку матушки и чуть не испортила всё дело. Она не носила туфельки-лотосы на ногах. Она не могла бы их надеть. Вместо человеческих ступней я увидела когтистые чешуйчатые лапы.
Мы на дне реки.
Отец делал визиты в мир людей.
Отдыхать после рассвета.
Я сглотнула.
— Вы так добры, — продолжила я без прежнего энтузиазма. — Я не знаю, чем я могу отблагодарить вас!
— Поднимайся, поднимайся, упрямая девчонка! — с шутливым упрёком произнесла матушка, а после поправила что-то в моей причёске, воткнула шпильку с переливающейся жемчужиной в тяжёлый узел волос…
Мир снова качнулся. По воздуху пробежала рябь, словно по глади пруда.
— Конечно, я родом не из Драконов, — сказала матушка небрежно. — Мои почтенные родители — Черепахи со Священной горы на Юге. Ещё при рождении мне было предсказано родить сто сыновей и ни одной дочери. Все речные драконы в этой части страны — мои дети.
Она погладила меня по щеке.
— Я всегда мечтала о дочери, которой я смогу передать свои знания, — продолжила матушка. — Сыновья… ты знаешь, мы не стареем и нам не нужна ни забота, ни загробные ритуалы. Сыновей желал твой отец.
Я попробовала вспомнить, сколько у нашей реки ответвлений, рукавов и озёр. Неужто сто?! Или это поэтическое преувеличение. Много?
— Ты будешь моей любимой дочерью, — продолжала госпожа Черепаха, обняв меня за плечи. Забудь о земной жизни. В твоих жилах течёт кровь Драконов.
* * *
Таких богатых усадьб теперь и не встретишь. Мы в такую ходили на экскурсию в школе. Покатые крыши многочисленных домиков, повороты, ходы, тупики, стены, украшенные сверху черепицей… идёшь — и всё время поворачиваешь, пока не забываешь, сколько раз свернул и где ты находишься. Воздух всё время колебался, хотя был чистым и свежим, как высоко в горах. В городе не сыщешь такого чистого воздуха. Мы прошли через комнату, где раки расшивали одежды речным жемчугом. Через дворик, где рыбки прореживали посадки каких-то подводных растений. Посмотрели со стены на пастбище, где мужчина в крестьянской одежде, с соломенной шляпой на голове пас стайку головастиков. В руках он держал длинный кнут и время от времени почёсывал им ногу.
Когда я загляделась на него — кто он, человек или чудовище? — пастух повернулся и я закричала от ужаса. Его лицо было всё съедено, как у утопленника.
— Ляншусан! — крикнул вдруг он своим страшным ртом, на котором уже не было губ. — Ляншусан!
Я отшатнулась. Утопленник смотрел прямо на меня.
Матушка со стены замахнулась веером, загородила меня рукавом. Волна прошла по воздуху и ударила пастуха под коленки, так, что он распростёрся ниц перед нами.
— Поди прочь, болван! — закричала она и потащила меня за руку со стены.
— Аин! — ударило вслед. Я ничего не понимала. Чего он хотел?
— Мы будем звать тебя Нежный цветок, — объявила матушка, оглядывая меня с головы до ног. Почему-то она смотрела не на меня и даже не на мою одежду, а на воздух вокруг моего тела.
Цветок. Нежный цветок. Лин Сюин[3].
Но меня звали как-то не так.
Похоже, но не так.
* * *
Как я ни приглядывалась, я не могла увидеть солнца, хотя свет лился сверху. Серебристый и золотистый одновременно, он отражался от каждого камушка, от каждого цветка во дворе отцовской усадьбы. Когда воздух вокруг нас слегка порозовел, матушка вдруг толкнула стену, распахивая неизвестно откуда взявшуюся дверь, и провела меня через три комнаты в громадный кабинет, в глубине которого восседал… восседал…
Я моргнула. Величественный человек в расшитой драконами одежде восседал за столом на возвышении. Но я могла бы поклясться, что за секунду до этого я видела свернувшегося кольцами синего дракона! Матушка подтолкнула меня в спину и я распростёрлась на полу.
— Отец!
Воздух как будто толкнула упругая волна — и вот Дракон поднял меня с пола, внимательно осмотрел, а после прижал к своему сердцу. Показалось ли мне, что он тоже не столько смотрел на меня, сколько вокруг меня? Но почему? Показалось ли мне, что он облизнулся?
— Моя дочь, — произнёс он глубоким голосом, в котором слышались отдалённые раскаты грома. — Моя любимая дочь.
Я попыталась высвободиться из его рук, чтобы снова опуститься на колени, но отец мне этого не позволил.
— Ты играешь на пипе[4]? — спросил он.
— Нет, — растерялась я. Отец поморщился и покосился на матушку. Кажется, надо было ответить как-то иначе, но мне никак не вспоминались нужные слова. К тому же на пипе я не играла.
— Сама естественность, — изволил засмеяться отец, проведя рукой по моему лицу. — Простота и безыскусность.
Он сделал рукой небрежный жест и на этот раз позволил мне упасть ниц. Когда я поднялась, оказалось, что я стою снаружи кабинета.
— Ты голодна? — спросила матушка и я поняла, что действительно хочу есть.
— Я не стою вашего внимания, — тем не менее выдала я. Почему-то эти слова показались мне более уместны.
Матушка хлопнула в ладоши.
— Пойдём, — сказала она, отворяя неизвестно откуда взявшуюся дверь. Мы вышли в дворик, где стоял прелестный столик и два стула. На столице дымился чайничек, из которого приятно пахло пряным вином. Матушка указала мне на стул.
— Не смею сесть в вашем присутствии, матушка! — запротестовала я.
Что со мной?
Почему я так странно разговариваю?
Почему вокруг меня всё время колышется воздух?
— Садись, моя дорогая, — приказала госпожа Черепаха.
— Нет, я не смею, — замотала я головой и попятилась. — Если вы позволите, я присяду в стороне, у стены.
— Садись, — повторила матушка и, обняв за плечи, силой усадила на стул. Едва это произошло, как на
