вина.

Он молча вздохнул и снова посмотрел на море. Слева солнечный диск уже коснулся морской поверхности; справа у берега стояла длинная цепочка вернувшихся с промысла рыбачьих лодок.

Чайки все еще никак не могли угомониться.

Далеко за волноломами в море виднелась одинокая лодка. Ее хозяин, по-видимому, решил забросить в последний раз до темноты сеть.

«Интересно, как там сейчас, на той лодке, что там происходит?» — подумал Голикс.

— Вон он опять куда-то улетел, — сказал Якс, кивком показывая на приятеля, и в его голосе послышалась дружелюбная усмешка.

Каково это быть рыбаком — забрасывать сеть, вытягивать рыбу, плыть по никогда не прекращающимся волнам?

— По-моему, он такой смышленый.

«Цира, — наконец сообразил он, — это Цира. Ее голос всегда с легкой хрипотцой. У Саны он более певучий».

Она считает его смышленым.

Он закатил глаза. «Мне как-то не хочется, чтобы меня считали смышленым. Смышлеными бывают щенки и котята. Или младшие братья. Впрочем, я хочу быть…»

— Он не смышленый, а ужасно невоспитанный, — возразила Сана совсем пьяным голосом.

— Нет, почему же? — возразил Голикс, не поворачивая головы. — Меня просто интересует все на свете. Я очень любопытный. И одна из вещей, которые мне хотелось бы узнать, — что происходит с царицей праздника, когда все заканчивается.

Никто не ответил.

Солнце бросило последнюю полоску огня на поверхность моря, и она упала на одинокую рыбацкую лодку, превратив ее в призрачный силуэт, вырисовывающийся на фоне потемневшего неба.

— Они сразу же уезжают в большие города, например в Афины, — наконец предположил Якс не очень уверенным тоном. — Ведь такие важные птицы, как они, не желают торчать на одном месте слишком долго. Они хотят посмотреть весь мир.

— Почему? Здесь ведь так красиво. Просто… совершенство.

— Ты говоришь, как настоящий селянин, — скучным голосом сказала Сана.

Голикс не повернул к ней головы и ничего не ответил. К тому же он не считал себя селянином. Верно, он вырос в семье людей, работавших на земле, однако в нем рано проявился талант дрессировщика животных, особенно коней. Именно этим он теперь и занимался и именно поэтому его нанял старший конюх — помогать с дрессировкой лошадей, предназначенных для праздника.

Теперь он внезапно понял, почему хозяин и хозяйка близнецов проводят в последние дни так много времени в помещении ареопага — городского совета старейшин, — они хотят, чтобы одна из их служанок стала царицей лета. Честь, которую принесет их дому такое назначение, трудно даже предоставить.

«Знаешь, Голикс, — подумал он, — иногда ты бываешь совершенно тупым. Полнейшим идиотом».

— Послушай, — сказал Сане Якс, — если ты будешь вот такой, нам не удастся повеселиться.

— Он прав. — Цира решила для разнообразия занять чью-то сторону.

Голикс услышал, как Сана что-то забормотала извиняющимся тоном, но не обернулся. Загораживаясь ладонью от последнего яркого луча солнца, он глядел на рыбацкую лодку.

Несмотря на большое расстояние, он начинал понимать, что там происходит что-то неладное.

— Эй, — негромко произнес он.

Море было спокойным, однако маленькое суденышко стало вдруг тревожно раскачиваться.

— Хватит тебе лакать вино, — в шутку заныла Цира и вцепилась в бурдюк. — Отдай его друзьям.

— Я не лакаю, я… пробую, — возразил Якс.

— Ты совсем пьяный, — с отвращением в голосе заявила Сана. И тут же икнула.

Цира захихикала. И тоже икнула.

— Эй, — сказал Голикс погромче.

— Не волнуйтесь, мои красавицы! — великодушным тоном воскликнул Якс. — Вина еще много, его хватит на всех. — Он рыгнул и застонал.

— Отвратительно, — заявила Цира.

— Ужасно, — подтвердила Сана.

Наступили сумерки, однако Голикс, прищурясь и наклонившись вперед, мог бы поклясться, что разглядел в темноте нечто такое, что нельзя назвать частью лодки.

— Эй!

— Что еще? — недовольно проворчала Сана.

Он повернулся к ним и показал рукой на море:

— Глядите!

Цире, казалось, передалась его тревога. Она быстро подползла к нему и коснулась его плечом.

— Что такое, Голикс?

— Вон там, в море, — сказал он. — Видишь?

Загораживаясь рукой от поднявшегося ветра, она вгляделась в темное море и покачала головой:

— Я ничего не вижу.

Голикс медленно опустил руку.

Она права.

Лодка пропала.

Какой получился момент! Он так долго мечтал об этом. Цира совсем близко от него, и ее пышные волосы ласково щекочут его щеку, их плечи касаются друг друга, а запах ее кожи… ах, что может быть слаще в целом свете…

Но лодка исчезла.

И что-то там было неладно.

Глава II

Дом Алкмены

Работы оставалось еще очень много, однако человек, сооружавший стену, особенно не торопился. Конечно, приятно будет ощущать себя в безопасности, когда стена встанет во весь свой рост, однако сейчас, пока он искал подходящий камень, тащил его к месту строительства, водружал на нужное место, он получал возможность оставаться наедине с собой, думать, ни на что не отвлекаясь, о том, что могло бы быть или еще может быть впереди.

Этот отрезок стены достигал ему пока что до бедер, и хотя его высота была явно недостаточной, лично его она вполне устраивала. Уже не нужно наклоняться до земли, а поднимать тяжелые камни пока еще не слишком трудно. И еще одно преимущество — если захочешь присесть, не нужно делать лишние движения.

Большой, довольно плоский камень лежал на широком основании, сохраняя шаткое равновесие, возле пустого места в кладке. Человек, строивший стену, закрыл один глаз и наклонил голову, прикидывая. Удостоверившись в своей правоте, он поднял над головой руку, взглянул на камень и затаил дыхание. Сосредоточился. Приподнялся на цыпочках и резким движением, быстрее молнии, ударил.

Ребро ладони резко столкнулось с твердой поверхностью. Искры брызнули в разные стороны, яркие даже при свете дня, и камень раскололся. Большой кусок аккуратно упал на предназначенное для него место; мелкие улетели к деревьям, росшим по другую сторону стены.

Человек удовлетворенно усмехнулся, поглядел по сторонам — не видел ли кто, — потом состроил гримасу, слегка ссутулил плечи, потер свободной рукой запястье и простонал:

— Проклятье, все-таки больно.

— А я слышала твои слова, — пропел женский голос.

«Прекрасно, — раздраженно подумал он, — замечательно».

— Извини, мать.

Из-за деревьев вышла женщина, держа под мышкой корзинку свежих цветов. Стройная и светловолосая, с первыми седыми прядями, которые становились заметны, лишь когда ее головы касался прямой солнечный луч. Ее лицо было слегка округлым и гладким, щеки раскраснелись, а на высоком лбу выступила легкая испарина.

— Знаешь, Геракл, ты мог бы использовать и молот, как все обычные люди, — упрекнула она его с улыбкой.

Геракл улыбнулся в ответ:

— Так мне неинтересно, потому что слишком просто.

Нагнувшись, он сунул руку в деревянную бадью с водой и вздохнул, преувеличенно подчеркнув свое