– Ещё пара вопросов и кол не понадобится, – замечает Бертран, ни на кого не глядя.

Однако король его услышал, видимо. Он скидывает с себя плащ, обворачивает в него меня и сажает на своего скакуна, а затем запрыгивает позади и прижимает к себе.

– Возвращаемся! – велит зычным голосом.

Жмусь к нему. Потому что боюсь храпящего зверюгу. И потому что мужчина такой тёплый…

– Мы же только выехали! – вопит Бертран. – Ваше величество, может вашей спутнице понравится охота? Согреется заодно…

Но вопит уже где-то позади: король властно и уверенно скачет вперёд. Или назад. Это как посмотреть.

«Это бред! Это бред! – вопит мой рассудок. – Какое, нахрен, величество? Какая охота?». Но моё сознание заталкивает разум в дальний чулан, закрывает дверцу и, злорадно хихикая, вешает пудовый замок. Иначе я свихнусь с ума. «Я подумаю об этом завтра», – решаю я.

В плаще с меховой подкладкой становится тепло, а затем жарко. Мне кажется, я таю. Истома наползает, и я проваливаюсь в сон.

– Она полезет на верхнюю полку, и шкаф непременно рухнет! – сурово говорю сборщику мебели. – Вы должны его закрепить.

Тот чешет щетину и мрачно смотрит на меня.

– Тариф такого не предусматривает. И вообще, в инструкции…

– Мне плевать на ваши инструкции! – шиплю. – Давайте я вам заплачу. Просто две дырки в стене…

– В бетонной стене, – замечает он.

– Две дырки, что, разве так сложно? А я вам хороший отзыв напишу. Вас как зовут?

– Максим.

– Ну вот, Максим. Я пять звёздочек поставлю и отзыв напишу. И триста рублей сверху.

– Тысячу.

– Что?! Да вы… вы вообще охренели?! За две дырки тысячу рублей!

– Точно. Их же две. Две тысячи.

Мы спорим до хрипоты, но шёпотом. Потому что в соседней комнате спит Анечка.

– За пятьсот рублей пусть муж делает, – издевается Максим.

– Муж в командировке, – злобно отвечаю я, не краснея – давно привыкла.

Сборщик снова ухмыляется. Блин, надо хоть мужские тапочки положить для правдоподобности… Хотя… кому какое дело?! Я ещё только перед грузчиками не оправдывалась!

– Мы можем другие варианты оплаты рассмотреть, – парень, воодушевлённый собственным открытием и переходом на личные темы, упирается локтём в проём двери. Широкоплечий, нахальный… красивый, зараза. Тот самый мужской типаж, который я ненавижу лютой ненавистью. Наглый и уверенный в собственной неотразимости.

Я сглатываю. Ноги леденеют от ужаса.

Три года терапии, а толку – ноль.

– Тысячу. И ни рубля больше, – цежу сквозь зубы. – А будете намекать на мерзость всякую, и я такой отзыв накатаю! Вам не понравится.

Он откровенно ржёт:

– Да что вы, дамочка! Ни на что я не намекал. Я имел ввиду, что можно не только рублями расплатиться. Ну там… долларами, например, если у вас рублей нет.

Я сумрачно молчу. Не то, чтобы мне так было жаль тысячи рублей, но… Две дырки! Две… маленьких дырочки…

Через полчаса его работы, я уже злорадно улыбаюсь. Бетонная стена оказывается на редкость прочной, и мужик весь краснеет. Всей своей могучей шеей, сейчас напряжённой и багровой. И ушами, пламенеющими, как фонари проституток.

Ну, теперь я согласна и на тысячу, ладно…

Покачивающее меня движение вдруг замирает, и я открываю глаза, не сразу понимая, где нахожусь.

Передо мной старинный замок, диснеевский какой-то, нереальный. Ну или из того бреда баварского короля, который вообще не был предназначен для обороны и защиты, но так украшает теперь открытки…

Я – на лошади…

Стоп-стоп-стоп! Подождите! Как же так?! У меня дочка дома! Ей два годика, она… Нет-нет-нет! Верните меня обратно!

Я задыхаюсь от ужаса. В прямом смысле задыхаюсь. Рука шарит по бедру в поисках кармана или косметички, в которой я ношу лекарство на этот случай. Но ничего нет… Я кашляю, пытаюсь выпихнуть из горла невидимый ком, мешающий вдохнуть.

– Папа! – вдруг звонкий, словно колокольчик, голосок прорезает конское ржание и звяканье шпаг и шпор. – Папочка!

И странным образом на меня это действует исцеляюще. Нервический спазм прекращается. Я выпрямлюсь в седле и смотрю на очень красивую темноволосую девочку-подростка в голубом, развевающемся от бега, платьице. Она несётся вниз по широкой каменной лестнице и тянет к отцу белые, цвета молока, тонкие ручки.

– Папочка!

Король бежит к ней навстречу, подхватывает на руки, кружит. Девчонка заливается немного повизгивающим смехом, раскидывает ручонки и летит-летит… Я чувствую, как на глазах закипают слёзы. У моей Анечки никогда не будет так… Никогда. Она сейчас совсем маленькая. Ей хорошо с мамой, и папа, кажется, ещё не так нужен, но потом…

По щекам бегут слёзы. Я поспешно вытираю их.

Так, Майя! Соберись. Не время паниковать и страдать. Надо как-то вбираться отсюда. Там, дома, Анечка. И нельзя, чтобы она осталась не только без папы, но и без мамы… Вот только бы понять ещё, где это – «отсюда» находится… Из чуланчика рванул рассудок, но сознание подпёрло дверцу палочкой.

Красноволосый Бертран подошёл и протянул мне руку. Ему, видимо, не очень нравилось, что миссия спустить меня с лошади досталась ему. Он кривил пухлые, ярко-малиновые губы. Мне тоже не нравилось, но я заметила, что слуги уводят лошадей. Видимо, в конюшни. Надо было освобождать транспорт.

Я подала руку и попыталась сойти. Однако «педаль» у стремян оказалась только одна, и я полетела вниз. Нахал всё же успел меня подхватить. На минуту вжал в себя, и моя грудь соприкоснулась с его.

– М-м, – протянул он, уставившись на два нежно-розовых, согревшихся под плащом, полушария. – Они изменили цвет!

Я отпрянула, поправила платье, гордо запахнулась в королевский плащ и вскинула голову.

Меня всё ещё потряхивало от бесстыдных мужских объятий, когда король обернулся и, прямо так, с дочерью