вещь нередкая, с другой — были определенные моменты в быстром исцелении Роберта в 1995-ом, которые настораживали с самого начала: например, его казавшиеся тщательно отрепетированными ответы на определенные вопросы.

Случай не был срочным, и я решил закончить лекцию перед возвращением в МПИ[3]. Это было ошибкой. Мысли о возвращении прота так захватили меня, что я стал путаться даже в самых простых вещах к большому удовольствию некоторых студентов-медиков. Расстроенный, я устроил контрольную работу без подготовки. Насмешки перешли в гул неодобрения, и я дал задание изложить парадокс Хесслера, зная, что верного ответа не существует. Когда время вышло, я попросил заслуживающих доверия студентов собрать работы и передать мне.

Бетти, прот, Жизель и сын Роберта уже ждали моего возвращения в МПИ. Мы тепло приветствовали друг друга. За семь лет нашего знакомства Жизель стала мне как дочь, а прот, как ни странно, стал доверенным другом и советчиком. Его виски (как и у Роба, конечно) поседели, на бороде была заметна проседь. Я, в свою очередь, сбрил бороду и оставил аккуратные усы.

Прот не утратил уверенности и хорошего расположения духа. Пряча глаза за знакомыми солнечными очками, он выпалил: «Привет, док. Всё ещё бьёшь свою жену?» (Эта шутка относится к ранним беседам, когда мы пытались найти общий язык).

Несмотря на желание поскорее расспросить прота, где он был, пока Роберт жил нормальной жизнью аспиранта Нью-Йоркского Университета, преданного отца и супруга, я попросил Бетти отвести их во второе отделение, пока мы беседуем с Жизель. Эта идея так понравилась проту, что он рванул на лестницу, ведущую на второй этаж к его прошлой палате. Бетти еле поспевала за ним.

Манхеттенский Психиатрический Институт — экспериментальный госпиталь, который принимает только тех больных, с которыми психиатрам не удалось добиться улучшений в других клиниках. Разные отделения по номерам соотносятся с этажами, на которых находятся. Во втором отделении, например, лежат пациенты с различными психозами и тяжёлыми неврозами. Те, у кого наблюдается серьёзный прогресс в лечении, переводятся в первое отделение, где пребывают до тех пор, пока не будут готовы к выписке. Третье отделение — для пациентов с серьёзными сексуальными отклонениями, копрофилией[4], аутизмом, кататонией и другими заболеваниями. Четвёртое предназначено для психопатов и пациентов с другими отклонениями, представляющих опасность для больных и персонала. Преподавательский состав и персонал больницы расположились на пятом этаже.

Когда прот и Бетти ушли, я закрыл дверь, ущипнул моего тёзку[5] за носик и предложил Жизель присесть. Маленький Джин радостно засмеялся, и его улыбка была чем-то между кривой усмешкой прота и скромной улыбкой Роберта.

— Ну что ж, рассказывай, что случилось.

Жизель выглядела обеспокоенной, как человек, который обнаружил себя на гигантской сковороде после того, как еле сбежал из кастрюли. Она посмотрела на меня своими влажными ланьими глазами, которые оживили во мне яркие воспоминания нашей первой встречи, когда, сложившись калачиком в этом самом кресле, Жизель спрашивала у меня разрешения «поблуждать по коридорам МПИ», чтобы собрать материал для статьи про психические расстройства.

— Я не знаю, — вздохнула она. — Только что он был Робертом — и мгновением позже стал протом, — она щёлкнула пальцами. — Вот так.

Ребёнок потянулся к её руке, очевидно пытаясь понять, откуда раздался щелчок.

— Что ты делала, когда это случилось?

— У меня болела голова, и я пыталась уснуть. Когда пришло время купать Джина, я попросила Роба впервые помыть его самостоятельно. Роб прекрасно ухаживает за ребёнком: встаёт среди ночи, кормит и играет с ним, но терпеть не может купать или менять памперс. И всё же я попросила его это сделать, сославшись на головную боль. Но когда он вернулся, его место занял прот.

— Как ты это поняла?

— Ты уже знаешь, Джин. Прот сильно отличается от Роберта.

— И что он сказал?

— Привет, Жизель. Так ты теперь мама?

— А ты?

— Я была слишком сбита с толку, чтобы что-то ответить.

— Так кто из них купал Джина?

— Думаю, Роберт начал, но так и не закончил.

— И тогда появился прот.

— Думаю да. Прот не надел подгузник как следует.

— Не удивлён. У него не было опыта обращения с малышами. Что ещё расскажешь?

— Ничего. Абсолютно ничего. Прот появился так, как будто и не уходил.

— Ты не спросила, куда подевался Роберт?

— Конечно! — вскрикнула она. Затем произнесла печально: — Он понятия не имеет.

— Он не знает, где Роберт?

И тут Жизель расплакалась. Я думаю, до этого момента она до конца не осознавала произошедшего. Это означало, что Роберт спрятался так глубоко, что даже его страж (прот) не знал, где его искать. Ребёнок тоже начал плакать. Жизель взяла его на руки, пока я пытался её успокоить.

— Мы поможем Роберту, — пообещал я без особой уверенности. Я думал, мы уже вычистили эту бочку.

Она кивнула и достала платок. Я взял маленького Джина, который приятно пах сосной, как и его мать. Он взял меня за нос. Я издал притворный крик боли, от чего Джин снова заплакал.

— Пойдем, — сказал я Жизель, когда она успокоилась. — Покажем твоего мальчика второму отделению.

Мы нашли прота за беседой с пациентами, некоторые из которых определённо его не забыли. Располневшая как никогда Фрэнки почти улыбалась (что было редкостью для неё). И Милтон, чья семья погибла во время Холокоста, тихо слушал то, о чём говорили с протом, не пытаясь гримасничать или шутить. Некоторые из присутствующих никогда не видели прота, но слышали о нём. Они рассказывали свои истории с явным намерением выиграть бесплатный билет на Ка-Пэкс или хотя бы получить немного сочувствия к их судьбе. Полдюжины кошек тёрлись о ноги прота и громко мурчали.

Конечно, многие из персонала помнили Жизель и отнеслись к ней с той же симпатией, что и к её мужчине. Они с радостью сюсюкались с Джином, и мне показалось, что Жизель немного отвлеклась от своих страхов. Ребёнок, явно не испытывающий дискомфорта от внимания незнакомых людей, улыбался всем и каждому.

Я воспользовался возможностью протиснуться мимо кошек и предложил проту поселиться на время в палате для «отдыха и восстановления»[6]. Несмотря на заверения, что он ничуть не устал, прот всё же был очень рад перспективе вновь пожить в институте. Я назначил ему встречу на следующий день в девять утра. Он ответил, что ждёт с нетерпением нашей очередной «плодотворной»[7] беседы.

Я помахал ему на прощание и разыскал Бэтти, чтобы попросить её найти для прота одиночную палату. Самое бо́льшее, чего я смог добиться от Бэтти — кивок, свидетельствующий о том,