Шрифт:
Закладка:
Двоюродные (по другой линии) – британский король Георг V и русский царь Николай II.
Троюродные – император Вильгельм II и русский царь Николай II.
Кто-то кого-то не любил. Кто-то не досидел на коленях у бабушки, королевы Виктории. У кого-то был тяжелый нрав, у кого-то нерешительный, кто-то был страстным филателистом. У одного была родовая травма, другой был слаб здоровьем, но его спасло море.
«Несносный Вильгельм и тут не дает нам покоя». Это из дневника Николая II.[1]
Они ссорились, как будто делили участки, квартиры и счета.
Так они отправили в армию семьдесят миллионов человек и сделали из них десять миллионов погибших.
Драма царской семьи, начатая вступлением России в мировую войну, всем известна.
Вильгельм II был объявлен в Версале военным преступником, но избежал суда. Не был выдан королевой и государством Нидерландов.
Он умер в 1940 году в своем поместье в Нидерландах счастливым человеком. Но успел отправить приветственное письмо Гитлеру по поводу взятия Парижа. Нидерланды, спасшие его, были захвачены немцами. Роттердам разбомблен, снесен до основания. Он ушел, твердо зная, что Германия – оплот христианства, а Британия – царство сатаны, масонства и либералов.
Какое нам дело до политиков, когда они гремят гвоздями?
Какое дело?
Мы живем внутри них. Им решать, что с нами случится.
Новый феодализм. Ничего личного
Где Ваше место в этой системе? И есть ли оно?
Новый феодализм. Почти по Ключевскому. Баронам («боярам»?) за службу дарованы феоды (регионы / корпорации). Это – 50 % экономики, госсектор, госкорпорации. Вокруг них – свои, те, кто «внутри», те, кто «допущены», команды. Аналог – служилые дворяне, «опричники» и т. п. Все это еще 15–20 % экономики, облепившей госкорпорации и властные структуры всех уровней.
Плюс крупные куски, отданные в откуп. Пара сотен семей. Плюс с десяток нерезидентов (типа Ост-Индских компаний). Еще 15–20 % экономики. Соединено денежной данью, присягой на верность, структурами, не видимыми на поверхности, личной унией, семейными союзами.
Свободная экономика – 10–15 %. В основном розница. Обложена данью, как Золотой Орде. Независимый бизнес сжимается, умирает.
Приватизированное государство. Проблема – власть не передаваема по наследству. Значит, собственность подвержена переделам. Неустойчивость, взрывоопасность. Для нас для всех – неудачный проект, тупик, в который загнали трамвайный вагон.
Достучаться до власти – тихо и интеллигентно. Как?
Проблема реального, жизнеспособного, действенного либерализма, строительного либерализма в корыстных, национальных интересах, в интересах среднего класса, вместо его подмены людьми из паноптикума.
Как? Пока неизвестно.
И еще. В этой системе – где Ваше место?
И как ее изменить – честно, медленно, никем не жертвуя и никого не разрушая? Ну как?
Цензурное мышление. Штамп[2]
Цензура – вечна. Во все времена общество пытается защитить себя от тех, кто стремится его разрушить, или от идей, ставящих под удар его выживание. Во все времена здесь могут быть излишества. Либо слишком жесткие запреты, когда общество задыхается и отстает в развитии. Либо, наоборот, максимум в уничтожении «нельзя», когда темная энергия, анархия, нарастание беспорядка могут привести к смерти общества, к утрате его способности выживать – каждый год, каждый век.
Истина – в «золотой середине». В том, чтобы пройти по острию ножа между свободой и необходимостью, между свободой – и «нельзя», контролем, цензурой. В центре этого неизбежно оказывается государство как «рука» общества.
Всё это – азбука. Даже скучно – А, Б, В, Г, Д. А жизнь – какова? Цензура избыточна? Или, наоборот, можно видеть, как она не успевает за жизнью и как идеи, несущие разрушение, накапливают силу. И причем не обязательно «творческое разрушение». Что делать, когда госаппарат – сам по себе – вырывается из рук общества и начинает быть не тихим незаметным механизмом, а самодовлеющей силой, со своими крайними идеями, со всем размахом подавления всех, кого он считает «мимо образца»?
«Пройти по острию ножа». Чувство меры, рациональность, прогрессивность. Желание блага. Не желай ближнему своему того, что не желаешь себе сам. Понимание того, что ничто не вечно, и нормы этики никогда и нигде не бывают неизменны и тоже развиваются. Выживание, «плодитесь и размножайтесь», благосостояние, «живите как можно дольше» и, наконец, любовь к своему народу – может быть, это и есть главные принципы цензуры? Или, что то же самое, мира обращения идей?
Есть области, где учат на крайностях. Попробуем и мы разобраться в крайностях цензуры, чтобы понять, как жить с ней.
Возведение цензуры
Родословную цензуры в России ведут от Киевской Руси («список отреченных книг», апокрифы). XVIII–XX века – крепость цензуры растет. Под закат царствования Николая I, в начале 1850-х, «расплодилось свыше двадцати различных специальных цензур всевозможных ведомств».[3] Цензурный устав 1804 г. – 47 статей, 1826 г. – 230 статей.[4] В последней четверти XIX в. ежегодно рассылались десятки запретительных циркуляров (Словарь Брокгауза и Ефрона). В 1865–1880 гг. приостановлено 52 издания, в 1872–1879 гг. – 60 запрещений розничной продажи.[5] За 80 лет (1825–1904 гг.) цензурой отдано под нож 248 названий книг. Реальных запретов (у них масса форм) было в десятки раз больше.[6]
Всё это, конечно, детский лепет в сравнении с тем, как цензура развернулась в XX веке. В 1938 г. в СССР контролю цензуры подверглись 8,6 тыс. газет, 1,8 тыс. журналов, 40 тыс. книг тиражом почти 700 млн экз., 74 радиостанции, 1,2 тыс. издательств, 70 тыс. библиотек.[7] «Число только русских изданий, прошедших официальную советскую цензуру и впоследствии уничтоженных, превышает, по нашим подсчетам, 100 тыс. названий. Что же до… количества уничтоженных экземпляров, то об этом мы можем судить лишь приблизительно. Тираж конфискованных дореволюционных книг редко превышал… 1200 экземпляров: таким образом, уничтожению подверглось примерно 250–260 тыс. книг. Если учесть, что тиражи таких книг в советское время колебались от 5000 до 50 000 экз. (порой они доходили и до полумиллиона) и принять за основу средний, то мы получим устрашающую цифру, во всяком случае превышающую миллиард экземпляров. При этом нужно иметь в виду, что сюда не входят миллионы и миллионы экземпляров книг, истребленных в результате «очистки» массовых библиотек по линии Главполитпросвета».[8]
То взлет, то падение
То открытость, то, наоборот, закрутить гайки. Все это – циклы в истории России. То максимум власти наверху – то поделиться ею с обществом, децентрализация.
Пики цензуры хорошо известны. Их даже называют «цензурным террором». Это – все время Николая I, 1858, 1862, 1868, 1872 гг. –
