(вбирая при этом многие связанные с его именем сюжеты). С Джухой, например, именно так и произошло. Этот национальный арабский персонаж в своем языковом и культурном ареале оказался «сильнее»; столкнувшись с Насреддином, он как бы вобрал его в себя. В то же время в Турции (где впервые анекдоты о знаменитом ходже записаны еще в XVI в., после нескольких веков устного бытования) Насреддин — вне конкуренции. У тюркоязычных народов, связанных культурным, этническим, религиозным родством, а также в странах, некогда подвластных Османской империи, образ Насреддина вступал в разнообразные, порой сложные и даже конфликтные отношения с традиционными национальными комическими персонажами.

Чаще всего они сосуществуют здесь параллельно, не вытесняя друг друга и даже взаимно обогащаясь. Некоторые истории, которые рассказывают об уйгурском Саляй Чаккане или Молле Зайдине [14], в других версиях приписываются Насреддину; то же можно сказать и об Ахмед-Ахае Озенбашском, и о Кемине. Но нередки случаи прямого столкновения Насреддина с другими хитрецами и остроумцами, и здесь характер сюжета во многом зависит от симпатий рассказчика. Так получилось, например, в Болгарии и у некоторых народов современной Югославии, где наряду с Насреддином издавна веселил народ своими проделками и шутками Хитрый Петр (или Хитрый Петре).

Болгарский исследователь Величко Вылчев посвятил этой теме целую обстоятельную монографию [32]. «Именно в Болгарии, — отмечает он, — вследствие более позднего освобождения от османского господства создаются условия для более продолжительного общения между болгарами и турками, а наряду с этим для более интенсивного умножения ряда сюжетов в мотивов насреддиновского цикла, для более прочных взаимных фольклорных влияний. И как раз у пас оформляется фольклорный образ национального комического героя, который противопоставляется ходже Насреддину» [32, с. 344]. В. Вылчев прослеживает историческую и генетическую взаимосвязь этих образов, в конкретном формировании которых важную роль сыграли болгарские бытовые и юмористические сказки, рассматривает своеобразие каждого, их национально-самобытную сущность, выявляет социальные, политические, антиклерикальные мотивы, отразившиеся в этих циклах, и т. д. По словам автора, анекдоты про Хитрого Петра «питаются анекдотами про ходжу Насреддина» [32, с. 343]. В то же время и образ Насреддина на болгарской почве претерпел серьезные структурные и сюжетные изменения.

Здесь интересно остановиться на одном моменте. В ряде анекдотов оба хитреца и острослова сталкиваются лицом к лицу. Иногда эти столкновения нейтральны и даже как бы необязательны. Таков, например, анекдот о том, как Хитрый Петр брил ходжу Насреддина.

«Пошел Сарадин-оджа бриться к Хитрому Петру. Тот стал его брить и порезал. Взял Хитрый Петр вату, приложил ее к голове оджи, чтобы остановить кровь. А оджа сказал:

— На одной половине головы ты мне посеял хлопок[5], на другой половине я посею лен» [32, 175].

Если сравнить этот анекдот с нашим № 467 и всеми вариантами, указанными в комментарии к нему, станет очевидно, что Хитрый Петр вполне мог быть заменен здесь безымянным персонажем. Правда, в других национальных вариантах данного анекдота этот персонаж — просто неумелый цирюльник и высмеивается за неумение[6]. Хитрый же Петр вполне мог нарочно досадить своему всегдашнему сопернику, а Насреддин не остается в долгу; это придает сюжету иной смысловой оттенок. Он особенно заметен в случаях, когда оба героя мерятся хитростью (см. № 443—461 нашего сборника и комментарии к ним). В зависимости от симпатий рассказчика (определяемых, видимо, и принадлежностью к той или иной этнической группе) один из них демонстрирует свое превосходство. Характерно начало одного из болгарских вариантов: «Турок ходжа Насреддин, враль и хитрец, пришел однажды из Анатолии в болгарскую землю надувать простаков. Тут врал, там врал, наконец добрался до деревни, где жил Хитрый Петр». В серии соревнований Хитрый Петр несколько раз обводит Насреддина вокруг пальца.

То же происходит и в македонском анекдоте о Насреддине и Хитром Петре (№ 443). «Так вот Петре еще малым ребенком оказался хитрей Насреддина-ходжи. Было так — и сейчас так осталось». Во всех других национальных вариантах этого анекдота (о хитреце, объявившем себя петухом при курах, которые снесли яйца, см. примеч. к № 443) именно Насреддин берет верх над шутниками[7].

Своеобразны болгарские анекдоты, где Насреддин и Хитрый Петр, сговорившись, совместно принимаются дурачить остальных (№ 539).

Вопросу национального бытования рассказов о Насреддине у разных народов, связям этого героя с традициями и персонажами того или иною фольклора посвящено немало интересных работ. О Насреддине и Ахмед-Ахае Озенбашском писал С. Д. Коцюбинский [4]. Серьезные труды «насреддиновской» проблеме посвятили И. Г. Константин (Румыния); Ф. Байрактаревич (Югославия) и др.[8].

О Насреддине пишут и в Китае — можно указать на дискуссию в журнале «Миньцзянь вэньсюэ»[9]. О нем писал известный китайский литературовед и переводчик Гэ Баоцюань. Анекдоты о Насреддине печатались на страницах газет «Жэньминь жибао», «Синьцзян жибао», «Ганьсу жибао», «Шэньси жибао», «Синь Хунань жибао», «Тяньцзинь жибао», шанхайской вечерней газеты «Синьминь ваньбао», кантонской вечерней газеты «Янчэн ваньбао», в журналах «Чжунго циннянь» («Китайская молодежь»), «Жэньминь хуабао» (иллюстрированный журнал, издающийся в Пекине на разных языках) и даже в журнале «Народный Китай» на языке эсперанто. В 1958 г. в Шанхае вышел сборник «Истории об Афанди» («Афаньди-ды гуши»), составленный Чжао Шицзе, а в 1959 г. в Пекине — новый сборник под тем же названием, составленный Обществом изучения фольклора Китая. В 1963 г. сборник «Истории о Насреддине Афанди» был издан в Урумчи. Наряду с Гэ Баоцюанем[10], со статьями о Насреддине на страницах китайских газет и журналов выступали известные фольклористы Цзя Чжи, Дуань Баолинь, Бу Чжаоюй. Китайскую провинцию Ганьсу можно считать, вероятно, самой восточной точкой бытования анекдотов о Насреддине. В сборнике «Избранные сказки провинции Ганьсу» («Ганьсу миньцзянь гуши сюань», Ланьчжоу, 1962) помещен ряд анекдотов, записанных от ганьсуйских уйгуров, аналогичных содержащимся в данном сборнике (№ 50, 242, 438, 652 и комментарии к ним).

Все огромное разнообразие «насреддиновских» публикаций на многих языках, конечно, не могло быть отражено в этой книге[11]. Тем не менее в сборник, предлагаемый вниманию читателя, удалось включить свыше 1200 сюжетов (по считая вариантов, многие из которых в других изданиях рассматриваются как самостоятельные сюжеты), принадлежащих двадцати четырем народам. Для сравнения можно сказать, что уже упоминавшийся знаменитый двухтомник А. Вессельского, наиболее полный из выходивших до сих пор, включает всего 515 сюжетов, принадлежащих девяти народам. Но из них свыше ста сюжетов, как уже отмечалось, связаны с именем арабского Джохи и прямого отношения к Насреддину, строго говоря, не имеют (почти все арабские и все генетически связанные с ними берберские, мальтийские, сицилийские, калабрийские сюжеты). В настоящее, второе издание введены не представленные ранее анекдоты поволжских татар; впервые публикуются