Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Триллеры » Игра на вылет - Павел Николаевич Алексеев

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7
Перейти на страницу:
Я бы не прочь, как раньше, взять пару бутылочек беленькой у Тамарки в магазине и расплыться с тобой по душам за партейкой в нарды.

Ефимка, дорогой, мне тошно находиться там, где меня никто не воспринимает. В деревне-то я хоть родным был, почтенным. Эх, времена! Помнишь, как устроили отцу Тихону хохму с кровью? А ты тогда заладил: «Бог накажет, Бог накажет!» Наказал твой Бог-то? Тьфу, отвлёкся. Так вот, Евграфыч, мне тут нашептали, что я могу умчать куда надумаю. И нужно-то для этого только одно дельце завершить. То, что было начато при жизни. И знаешь что, Евграфыч, помнится, я так и не успел обуть тебя в нарды. Хотя давал себе клятву. Ай, ты, старый, знаешь. Вместе же смеялись над гнилой затеей. А теперь она мне таковой не кажется. Так что, сыграем? Ефимка, ты, конечно, вправе отказаться, но знай, я буду стоять на своём. Мульён раз проигрывал, а на мульён первый не позволю себе подобной срамоты. В общем, ежели надумаешь, то заходи ко мне после полуночи, ближе к часу. Примерно в это время год назад я свинтил из чёртовой деревни невесть куда. Ладно, Евграфыч, рука устала писать и время позднее. До встречи!

***

Остуженный бредовой мыслью о мертвеце, что с того света пишет письма, Ефим Евграфович не мог найти себе места. И пусть в доме могли бы собраться три дюжины гостей, комнаты казались хозяину тесными, едва ли проходимыми. Папиросный дым, извергаемый ноздрями, вязким туманом застил обзор. Сознание мутилось в слабости, а дикий страх остался на дне двухсотграммового стакана, в котором часом ранее бултыхался чистый спирт.

Старик был хмур и молчалив, но податлив искушению. Он всякий раз, возвращаясь в спальню, ронял взор на нарды. Игра лежала по центру застланного прозрачной клеёнкой стола. Свет, пронзавший окна, мутными нитями падал на лакированную поверхность доски, на рисунок, словно вышедший из-под руки древнего существа, имеющего на вооружении фантазию, о которой современный человек грезить был не в силах. Ефим Евграфович не раз подходил к нардам, прикасался к идеальной глади пальцами и, казалось, получал невыразимое удовольствие.

Открыв топку, Шаталин бросил в огонь окурок, взял кочергу и потеребил древесные угли, среди которых над языками пламени витали крохи пыли, некогда исписанные мёртвыми словами. Письмо сгорело быстро, Ефим Евграфович швырнул его в печь без промедлений. Не желал держать в руке то, к чему прикасалась почившая душа. Туда же порывался отправить и доску для нардов, но неведомая сила или собственное сердце отдёрнули, не позволив пойти на этот шаг.

Переполняемый вопросами, он хоть и не балансировал на грани сумасшествия, но был бледен от вязкой мысли о приближающейся смерти. Старик воспринимал письмо от покойника как некий знак с того света. Раз за разом Ефим Евграфович подходил к иконостасу и крестился, с запинкой бубня под нос молитву. А вскоре, когда часы пробили трижды, надел валенки, шубу и покинул дом. Он не подгадывал под определённое время. Так совпало, что к трём часам Шаталин расцвёл особым помыслом, но некие сомнения довлели над осадком его помутившегося в спирте рассудка.

Вошёл в свинарник, что раскосой пристройкой подпирал дом с одной стороны. В тёмном помещении, пропахшем навозом и овсом, слышалось беспокойное копошение. Он открыл загон, откуда в ту же секунду выбежал поросёнок среднего размера. Голодное тельце носилось вокруг кормильца, издавая хрипы и громко сопя. Ефим Евграфович похлопал поросёнка по спине и произнёс:

— Пойдём, Василий!

Шаталин вышел на улицу, и животное послушно выбежало за ним. Пробираясь по скрипучему снегу, глотая острый воздух и слушая мягкое похрюкивание поросёнка, дед спешил по безлюдной улице вниз, к лесу, где стояла особняком изба. Над ней косматыми хвостами задирались к небу ели. Они заслоняли дом от солнца, что медленно катилось к горизонту. Воспалённое в зиме небо приобрело малиновый окрас, а редкие волокнистые облачка разбивались о тянущийся из печной трубы столб дыма. Полотно снега впереди отталкивало алые краски зардевшего свода, а окна далёкого дома, словно два глаза, пылали яркой былью. К избе тянулись широкие колеи, давно промятые трактором, но присыпанные свежим, до безумия ослепительным снегом.

Миновав шаткую калитку, Ефим Евграфович прошёл по узкой тропинке к крыльцу и, громко прокашлявшись, толкнул дверь.

— Нюра, это я! — сказал, оказавшись в предбаннике. Поросёнок забежал за ним и, водя грязным пятаком, принялся изучать каждый сантиметр. Вскоре, когда унюхал что-то мягкое, завалился набок.

За предбанником была ещё одна плотная дверь, обитая войлоком и старыми куртками. Прочно закрытая, она охраняла нутро дома от сквозняка и холода. Ефим Евграфович приложил усилия, чтобы выдернуть её на себя, после чего вошёл в прихожую и закрыл дверь. Обстучав валенки от снега, Шаталин прошёл по коридору к гостиной, по пути ныряя головой в спальни, которых в доме было две.

— Нюрк, ты дома?

Молчание угнетало. Ефим Евграфович поспешил в дальнюю комнату, миновал занавеси и увидел слева в кресле глубокую старушку. На её голове сидели большие наушники, а сама она, закрыв глаза и положив руки на подлокотники, шевелила указательными пальцами, должно быть, в такт музыке, отзвуки которой жужжали в динамиках. Гость подошёл ближе и заботливо коснулся кисти бабушки. Та без капли испуга открыла глаза и мило улыбнулась, явив истому изрезанного морщинами худого лица. Она сняла наушники, отложила их в сторону и блаженным голоском пролепетала:

— Припёрся, гусь общипанный! Обещался утром… а сейчас скольки? Через час стемнеет уж, а мне топиться нечем!

— Брось ты прибедняться, Нюрк! — осёк её Шаталин. — У тебя вон щепы ещё на неделю хватит. Завтра приду и нарублю поленьев хоть на месяц.

— А с утра почему не явилси? — поинтересовалась старушка, поднимаясь с кресла. — Ай любовниц охаживал?

— Тьфу на тебя, — отмахнулся Ефим Евграфович и подхватил Нюрку под руку, повёл её по коридору в кухню. — Ты со мной лучше поделись вот чем, — склонился Шаталин к хозяйке. — У тебя же бабка ведуньей была?

— Ну, была, и что с того? — отозвалась Нюра. — Её уж семьдесят лет как нет в живых… — она остановилась и в задумчивости задрала нос. — Или восемьдесят? Ай, какая разница! — старушка посмотрела на гостя. Её истрескавшиеся губы растянулись в скудной лыбе.

Нюра прибрала пучок серебристых волос под шерстяную кофту и вошла в кухню, где от печи слева исходил жар, прошла к шкафчикам на стене, открыла один и достала из него пакет с солью, а после этого обернулась к Шаталину.

— А тебе зачем сдалась моя бабка?

— Ты же из-за неё начала гадать, — в робости переминаясь,

1 2 3 4 5 6 7
Перейти на страницу: