продавали предметы женского туалета, не выставляемые напоказ. Корсеты и турнюры занимали целое отделение: простые, с длинной талией, в виде панциря, в основном белые, разложенные по тонам как опахало. Целая армия манекенов без головы и ног – торсы, обтянутые шелком, – возбуждали порочную чувственность, а рядом, на перекладинах, висели турнюры из конского волоса и блестящего атласа, напоминая огромные упругие, карикатурного вида лошадиные крупы. Дальше начиналась выставка изящных дезабилье, то ли оставленных, то ли забытых в комнатах юными прелестницами, раздевшимися донага. Тонкое белье, манжеты, жабо и воротнички, ворох легких безделиц, похожих на снежный мох, лежали в коробках. Здесь же были ночные кофточки, короткие лифы, матинетки и пеньюары из полотна, нансука и кружев. Взгляд притягивали длинные, свободные, тончайшие белые одеяния, в которых так сладко просыпаться утром после ночи любви. Нижнее белье – белые юбки разной длины, обтягивающие бедра, с длинным треном, перкалевые, полотняные и пикейные панталоны, широченные, только для женской фигуры, ночные сорочки с пуговицами до самого ворота, дневные, открывающие грудь, на узеньких лямках, из простого коленкора, ирландского полотна, батиста или прозрачной вуали, так эротично соскальзывающей с плеч на бедра. Ассортимент товаров в отделе приданого наводил на нескромные мысли, ибо женщину здесь крутили и вертели, рассматривали сверху и снизу, притом не только мещанку, покупающую дешевое белье, но и гордячку из высшего общества, предпочитающую кружева. Альков, таинственное, скрытое от посторонних глаз место с его роскошью, плиссировками и кружевной отделкой, демонстрировал все, что будило чувства и желания, привлекая покупательниц дорогостоящими фантазиями. Женщина одевалась в шуршащие юбки, сорочку, выглаженную портнихой, прохладные панталоны, еще не отлежавшиеся после хранения в коробке, перкаль и батист, бездушные на прилавках, оживали, соприкоснувшись с человеческой плотью. В будущем им суждено пропитаться теплыми ароматами любви. Белая дымка, подданная Ночи, поднималась, обнажая розовое колено, сводящее мужчин с ума. Следующий зал был королевством новорожденных, здесь чувственно-белая кожа женщины сливалась воедино с молочной невинностью младенца. Любовница превращалась в мать среди помочей из пушистого пике, фланелевых чепчиков, одеялец, капоров, крестильных рубашечек, кашемировых шубок.

– А знаешь, вот эти сорочки, они со специальной кулиской, – мечтательно произнес Жан, обращаясь к Денизе. Он разгорячился, его глаза восторженно сверкали – молодому супругу Терезы было очень уютно среди женских вещичек.

В отделе приданого навстречу Денизе выбежала Полина и сразу завела разговор на волновавшую весь магазин тему (две продавщицы даже ухитрились поссориться из-за разницы во мнениях):

– Вы останетесь с нами, так ведь? Что я буду без вас делать?!

Дениза покачала головой и подтвердила, что увольняется с завтрашнего дня. Полина застонала:

– Нет-нет-нет, о господи, нет, вы верите, что так и будет, но я-то знаю… У меня ребенок, вы должны сделать меня заместительницей. Божэ на вас рассчитывает, дорогая.

Полина одарила подругу сияющей улыбкой человека, уверенного в собственной правоте, и принесла шесть сорочек. Услышав от Жана, что дальше они пойдут за носовыми платками, она вызвала посыльную, чтобы та отнесла сорочки на кассу вместе с пальто, оставленным девушкой из отдела готового платья. Появилась мадемуазель де Фонтене, недавно вышедшая замуж за Жозефа и получившая место по протекции Денизы. Одета она была в черную блузу с цифрой на плече, вышитой желтой шерстяной ниткой.

– Следуйте за мадемуазель, – велела Полина, наклонилась к уху Денизы и сказала, понизив голос: – Мы ведь договорились? Я – заместительница!

Дениза со смехом пообещала, решив тоже пошутить, и вместе с Пепе и Жаном в сопровождении мадемуазель де Фонтене отправилась на первый этаж. Они оказались у отдела шерстяных товаров, размещенного в углу галереи, обтянутой белыми мольтоном и фланелью. Льенар, не подчинившийся отцу, который настойчиво звал его в Анжер, беседовал с красавчиком Миньо. Став маклером, он рисковал появляться в «Дамском Счастье». Обсуждали молодые люди, конечно же, Денизу, но, увидев ее, тут же умолкли и поспешили поздороваться. Она шла мимо разных отделов, продавцы поднимали на нее глаза и кланялись, хотя ни один человек не знал, кем она станет завтра. Люди шептались, перезаключали рискованные пари. Дениза выглядела победительницей. Она вошла в галерею. Повсюду были белые ткани: бумажные – хлопок, мадаполам, бумазея, пике, коленкор; льняные – нансук, кисея, тарлатан. Кипы полотна напоминали квадратные каменные глыбы. Полотно было плотное и тонкое, разной ширины, белое и небеленое, выделанное прямо на лугу. Дальше снова шли бельевые отделы, по одному на каждый вид: постельное, столовое, кухонное – водопад белья… Простыни, наволочки, разнообразнейшие салфетки, скатерти, фартуки и посудные полотенца.

Люди вели себя подчеркнуто уважительно, здоровались, уступали девушке дорогу. Божэ выскочил из отдела полотна, чтобы поприветствовать добрую повелительницу «Дамского Счастья». Миновав одеяла, выставленные в зале, украшенном белыми стягами, она добралась до цели путешествия. Носовые платки из линобатиста, ирландского полотна, камбрейского батиста, китайского шелка, платки с вензелями, шитые гладью, с кружевной отделкой, ажурными зубчиками и виньетками складывались в белые колонны, пирамиды, дворцы и за́мки затейливой архитектуры. Декораторы Муре выстроили целый город из белых кирпичей, не похожих один на другой, и он казался пустынным миражом на фоне восточного, раскалившегося добела неба.

– Ты сказал, еще дюжину платков от Шоле? – спросила Дениза. – Я верно запомнила?

– Да, таких же, как этот, – ответил Жан, достав из пакета платочек.

Жан и Пепе не отходили от Денизы, совсем как в первый день в Париже, после утомительного переезда из Валони. В огромном магазине они смущались и, как в детстве, держались в тени «маленькой мамы». Троицу провожали взглядами – два высоких парня рядом с хрупкой девушкой, бородатый Жан и Пепе в школьной форме выглядели забавно, и люди повторяли:

– Это ее братья.

Дениза отправилась на поиски продавца в тот момент, когда на галерее появились Муре с Бурдонклем. Октав молча остановился рядом с девушкой, но не успел произнести и слова, как мимо продефилировали госпожа Дефорж и госпожа Гибаль. Анриетта с трудом сдержала охватившую ее дрожь. Она посмотрела на Муре, потом на Денизу. Оба взглянули на Анриетту, и этот безмолвный разговор среди людской толчеи стал одной из тех развязок, какими часто заканчиваются великие истории любви. Муре отправился дальше, Дениза с братьями остались в отделе. Госпожа Дефорж узнала в сопровождающей ее помощнице маркизу де Фонтене – с желтой цифрой на плече и одутловатым, землистым, как у прислуги, лицом – и произнесла раздраженным тоном, обращаясь к госпоже Гибаль:

– Вы только посмотрите, во что он превратил несчастную девушку… Это просто скандал, ведь она маркиза, а прислуживает продажной девке, следует за ней по пятам, как собачонка!

Анриетта постаралась взять себя в руки и предложила совсем другим тоном:

– Давайте посмотрим, что устроили в отделе шелков, – зрелище, должно быть, занимательное.

Этот отдел напоминал большую спальню, задрапированную белым по приказу белокожей хозяйки, влюбленной в свою красоту. В помещении присутствовали все оттенки нагого тела, бархат бедер, тонкий шелк ляжек и сверкающий атлас грудей и шеи. Бархатные полотнища натянули между колоннами, шелка и сатины выделялись на молочно-белом фоне металлическим и фарфоровым блеском. Рядом в виде малых арок ниспадали плотные тафта и шелк, фуляры и легкие сюра, передававшие всю гамму оттенков женской кожи – от молочной белизны блондинки родом из Норвегии до впитавшей солнце золотистой белизны рыжеволосой уроженки Италии или Испании.

Фавье отмерял белый фуляр для элегантной постоянной покупательницы, которую между собой продавцы именовали «красоткой». Женщина много лет посещала «Дамское Счастье», но никто ничего о ней не знал, даже имени и адреса. Никто и не пытался выяснить хоть какую-нибудь деталь, хотя при каждом появлении незнакомки все выдвигали гипотезы. Просто так, развлечения ради. Она похудела – пополнела – хорошо выспалась – поздно легла накануне. Воображаемые подробности жизни таинственной дамы, внешние события, душевные переживания толковались на разные лады. В этот день она выглядела очень веселой, и Фавье проводил ее до кассы, а вернувшись, поделился соображениями с Ютеном:

– Возможно, дама снова выходит замуж.

– Разве она вдова? – удивился тот.

– Понятия не имею, но вы должны помнить ее в трауре… Есть еще один вариант – выигрыш на бирже…

Они помолчали, потом Фавье подвел итог:

– Впрочем, это ее личное дело… Не все,