поэзии и оставило ее почти безголосой в последующем рабстве. Лутф 'Али Бег Адар около 1750 года составил биографический словарь персидских поэтов, включив в него шестьдесят современников; несмотря на такое явное изобилие, он сожалел о том, что в его время, как ему казалось, было мало хороших писателей, и приписывал это распространенному хаосу и несчастью, «которые достигли такой степени, что ни у кого нет сердца, чтобы читать стихи, не говоря уже об их сочинении».28 Типичным был опыт Шейха 'Али Хазина, который написал четыре дивана (сборника) стихов, но попал в осаду Исфахана афганцами; тогда погибли все обитатели его дома, кроме него самого; он выздоровел, бежал из руин некогда прекрасного города и провел последние тридцать три года своей жизни в Индии. В своих «Мемуарах» (1742) он помянул сотню персидских поэтов своего времени. Самым великим из них был Сайид Ахмад Хатиф из Исфахана; вероятно, самым восхваляемым из его стихотворений было экстатическое подтверждение веры в Бога, несмотря на сомнения и опустошение:В церкви я сказал одному христианскому заклинателю сердец: «О ты, в чьей сети пленено сердце! О ты, чьим поясом скреплен каждый кончик моего волоса! Как долго вы будете искать путь к Божественному единству? Доколе ты будешь налагать на Единого позор Троицы? Как правильно называть Единого Истинного Бога «Отец, Сын и Святой Дух»? Она раздвинула свои сладкие губы и сказала мне, при этом со сладким смехом высыпая сахар из своих губ: «Если тебе известна тайна Божественного единства, не бросай на меня клеймо неверного! В трех зеркалах Вечная Красота отбрасывает лучи от Своего сияющего лика». Пока мы так разговаривали, рядом с нами раздалось пение церковного колокола: «Он один, и нет ничего, кроме Него; нет Бога, кроме Него одного!». В сердце каждого атома, который ты расщепишь, ты увидишь солнце. Если ты отдашь все, что имеешь, за любовь, то пусть меня сочтут неверным, если ты понесешь хоть крупицу убытка!.. Ты выйдешь за пределы узких проливов измерений и увидишь просторные царства Безграничного; Ты услышишь то, чего не слышало ухо, и увидишь то, чего не видел глаз; Пока они не приведут тебя в место, где из всего мира и его людей ты увидишь только Одного. Того, кого ты любишь сердцем и душой, пока не увидишь ясно, что «Он один, и нет ничего, кроме него; нет Бога, кроме Него одного!»29

ГЛАВА XVII. Русская интермедия 1725–62

I. РАБОТА И ПРАВИТЕЛЬСТВО

ФРЕДЕРИК Великий писал около 1776 года: «Из всех соседей Пруссии Россия заслуживает самого пристального внимания, как наиболее опасная; она могущественна и близка. Те, кто в будущем будет управлять Пруссией, будут, как и я, вынуждены укреплять дружбу с этими варварами».1

Всегда, говоря о России, мы должны помнить о ее размерах. При Екатерине II она включала Эстляндию, Лифляндию, Финляндию (частично), Европейскую Россию, Северный Кавказ и Сибирь. В XVIII веке ее площадь увеличилась с 687 000 до 913 000 квадратных километров, а население — с тринадцати миллионов в 1722 году до тридцати шести миллионов в 1790-м.2 Вольтер в 1747 году оценивал население Франции или Германии как чуть большее, чем население России, но отмечал, что Россия в три раза больше любого из этих государств. Время и русские чресла заполнят эти огромные пространства.

В 1722 году 97,7 процента населения России составляли сельские жители, в 1790 году — все еще 96,4 процента, настолько медленной была индустриализация. В 1762 году все крестьяне, за исключением десяти процентов, составляли 52,4 процента крепостных.3 Половина земли принадлежала примерно 100 000 дворян, большая часть — государству или Русской православной церкви, часть — полусвободным крестьянам, по-прежнему обязанным служить и повиноваться местным господам. Богатство помещика исчислялось количеством его крепостных; так, граф Петр Череметьев был богат на 140 000 крепостных.4 992 000 крепостных церкви составляли основную часть ее богатства, а 2 800 000 крепостных обрабатывали земли короны в 1762 году.5

Дворянин обеспечивал военное руководство и организацию экономики; обычно он был освобожден от военной службы, но часто предлагал ее в надежде на благосклонность правительства. Он имел судебные права над своими крепостными, мог наказать их, продать или сослать в Сибирь; обычно, однако, он позволял своим крестьянам управлять своими внутренними делами через деревенский сход, или мир. По закону он был обязан обеспечивать своих крепостных семенами и содержать их в периоды нехватки земли. Крепостной мог получить свободу, выкупив ее у своего владельца или записавшись в армию; но для этого требовалось согласие его владельца. Свободные крестьяне могли покупать крепостных и владеть ими; некоторые из них, называемые кулаками, доминировали в деревенских делах, ссужали деньги по ростовщическим ставкам и превосходили господ в эксплуатации и жестокости.6 Хозяин и человек были крепкой породой, сильной рамой, руками и кистями; они вместе занимались завоеванием земли, и дисциплина сезонов ложилась на них обоих тяжелым бременем. Иногда тяготы были непосильны. Неоднократно мы слышали о том, как крепостные в огромном количестве покидали свои фермы и пропадали в Польше, на Урале или Кавказе; тысячи из них погибали в пути, тысячи преследовались и захватывались в плен солдатами. Время от времени крестьяне поднимали вооруженное восстание против хозяев и правительства и давали отчаянный бой войскам. Всегда они терпели поражение, а оставшиеся в живых возвращались к своим обязанностям — удобрять женщин своим семенем, а землю — своей кровью.

Некоторые крепостные