из кабинета г-на Рея, проходящего практику в больнице, которого ты видел сам. Я останусь еще несколько дней здесь, в больнице, – а затем, смею надеяться, совершенно спокойно вернусь домой. Сейчас прошу тебя только об одном: не тревожься, так как это доставит мне лишнее волнение.

Теперь поговорим о нашем друге Гогене: я его напугал? В общем, почему он не дает мне знать о себе? Видимо, он уехал вместе с тобой.

Впрочем, ему нужно было вернуться в Париж, и в Париже он, наверное, почувствует себя как дома скорее, чем здесь. Скажи Гогену, чтобы он написал мне и еще что я все время думаю о нем.

Крепко жму руку; прочел и перечитал твое письмо о встрече с Бонгерами. Превосходно. Что до меня, я рад оставаться таким, каков я есть[279]. Еще раз крепко жму руку тебе и Гогену.

Всегда твой Винсент

Пиши на прежний адрес: площадь Ламартина, 2.

[Продолжает Феликс Рей]

Уважаемый господин,

прибавляю несколько слов к письму Вашего брата, чтобы, в свою очередь, успокоить Вас на его счет.

Рад сообщить Вам, что мои предсказания оправдались и перевозбуждение оказалось временным. Твердо верю, что он поправится через несколько дней.

Мне очень хочется, чтобы он сам написал Вам и подробнее рассказал о своем состоянии.

Я попросил его зайти в мой кабинет, чтобы побеседовать: это отвлечет его и пойдет ему на пользу.

Примите заверения в моем глубочайшем уважении.

Рей Ф.

730. Br. 1990: 734, CL: 566. Полю Гогену. Арль, пятница, 4 января 1889

Дорогой друг Гоген,

пользуюсь первой вылазкой из больницы, чтобы написать Вам пару слов и заверить в своей искренней и глубокой дружбе.

Я много думал о Вас в больнице, даже охваченный сильным жаром и относительной слабостью.

Скажите, мой друг, поездка моего брата Тео – была ли она необходимой? Прошу Вас сделать хотя бы вот что: успокоить его окончательно, притом лично. Верьте, что, в конце концов, этот лучший из миров, где все оборачивается к лучшему, не содержит в себе никакого зла.

Итак, я хочу, чтобы Вы передали от меня горячий привет славному Шуффенекеру, чтобы Вы не говорили плохого о нашем бедном желтом домике вплоть до более зрелого – и всестороннего – размышления, чтобы Вы передали от меня привет художникам, которых я встречал в Париже.

Желаю Вам процветания в Париже. Крепко жму руку.

Всегда Ваш Винсент

Рулен был поистине добр ко мне, это он сохранил присутствие духа и вытащил меня отсюда[280], тогда как другие не были уверены.

Ответьте мне, пожалуйста.

732. Br. 1990: 735, CL: 568. Тео Ван Гогу. Арль, понедельник, 7 января 1889

Дорогой Тео,

возможно, сегодняшнее письмо будет не очень длинным, но, так или иначе, хотя бы два слова – сообщить, что сегодня я вернулся к себе. Как я жалею, что потревожил тебя из-за такого пустяка! Прости меня, ведь я, вероятно, стал главной причиной всего этого. Я не думал, что в итоге это дойдет до тебя. Довольно.

Господин Рей пришел, чтобы посмотреть на мои картины вместе с двумя друзьями-врачами, и они, по крайней мере, чертовски быстро поняли, что такое взаимодополняющие цвета. Сейчас я надеюсь выполнить портрет г-на Рея и, может быть, также другие портреты, как только вновь смогу приняться за живопись.

Спасибо за последнее письмо, я действительно всегда чувствую твое присутствие, но знай: и я работаю над тем же, что и ты.

О, как бы я хотел, чтобы ты увидел портрет Брюйа кисти Делакруа и весь музей в Монпелье, куда меня отвез Гоген! Сколько уже сделано на юге до нас! По правде говоря, трудно поверить, что мы настолько отклонились от верного пути.

Что до того, что это жаркий край, – право же, я невольно думаю о стране, описанной Вольтером[281], и это не считая обычных воздушных замков. Вот мысли, которые посещают меня после возвращения домой.

Мне очень хочется знать, как поживают Бонгеры, по-прежнему ли у вас хорошие отношения, на что я надеюсь.

Если ты согласен – сейчас, после отъезда Гогена, мы вернемся к 150 фр. в месяц. Надеюсь, меня ждут здесь дни поспокойнее в сравнении с прошлым годом. Для совершенствования мастерства мне очень нужны репродукции всех картин Делакруа, которые еще можно достать в том магазине, торгующем – кажется, по 1 фр. – литографиями с работ старых и современных художников и т. д. Дороже мне решительно ничего не надо.

Как поживают наши голландские друзья де Хан и Исааксон? Передавай им привет от меня.

Мне кажется только, что нам не следует торопиться с моими картинами. Если ты хочешь, я, конечно, могу отправить их тебе сейчас, но я рассчитываю написать другие, когда ко мне вернется спокойствие.

Что до Независимых, поступай, как сочтешь нужным, по примеру других.

Но ты даже не представляешь, насколько мне жаль, что ты до сих пор не съездил в Голландию. Мы не можем изменить обстоятельства, но попробуй исправить все при помощи писем или каким бы то ни было способом, и скажи Бонгерам, что я очень сожалею о невольной задержке, которая случилась из-за меня. Я напишу на днях матери и Вил, и еще я должен написать Йет Мауве.

Ответь мне поскорее и нисколько не беспокойся о моем здоровье: я окончательно поправлюсь, зная, что у тебя все хорошо. Что поделывает Гоген? Его семейство сейчас на севере, и, так как ему предложили выставляться в Бельгии, а в Париже он пользуется некоторым успехом, я хотел бы верить, что он нашел свой путь. Крепко жму руку; мне все-таки приятно думать, что это уже прошло. Еще раз крепко жму руку.

Всегда твой Винсент

Мой дорогой брат! Надеюсь, ты не слишком удивишься тому, что этим вечером я прибавляю несколько слов к утреннему письму. Ведь я долго не мог писать тебе, но, как видишь, это уже прошло.

Я написал несколько строк матери и Вил, отослав письмо сестре, с одной лишь целью – успокоить их, на случай если ты рассказал им о моей болезни. Скажи им от себя только то, что я прихворнул, как в те времена, когда лечился от гонореи в Гааге и лежал в лечебнице. Вообще-то, тут и говорить-то не о чем: я отделался лишь испугом и был в вышеназванной, или вышеуказанной, лечебнице всего несколько дней. Поэтому ты, думаю, не будешь иметь ничего против небольшой записки, которую я отправил нашим в Голландию.

После этого у них не останется особых поводов для расстройства. Они решат, что я ЕДВА НЕ подцепил гонорею. Надеюсь, ты найдешь эту хитрость вполне невинной.

Из этого ты можешь заключить также, что я не до конца утратил способность шутить.

Завтра я вновь принимаюсь за работу. Начну один-два натюрморта, чтобы вновь привыкнуть к живописи.

Рулен вел себя с нами просто прекрасно и, смею верить, останется надежным другом. Он часто будет мне нужен, так как хорошо знает здешние края.

Мы уже обедали вместе.

Если ты хочешь совершенно осчастливить доктора Рея, то вот что доставит ему удовольствие: он слышал о том, что у Рембрандта есть картина «Урок анатомии». Я сказал ему, что мы добудем гравюру для его кабинета. Надеюсь написать его портрет, как только почувствую в себе хоть сколько-то сил.

В прошлое воскресенье я познакомился с одним врачом, он – хотя бы в теории – знает, кто такие Делакруа и Пюви де Шаванн, и очень хотел бы увидеть работы импрессионистов.

Смею надеяться, что мы познакомимся ближе.

Мне кажется, гравюру с «Урока анатомии» издала фирма «Франсуа Бюффа и сыновья», и чистая цена должна быть между 12 и 15 франками. Раму нужно сделать здесь, чтобы избежать расходов на перевозку.

Уверяю тебя, несколько дней в лечебнице вышли очень интересными, – пожалуй, начинаешь учиться жить у больных.

Надеюсь, то, что со мной случилось, – это просто затмение, которое нашло на художника, и еще сильный жар после очень значительной потери крови.

Но аппетит вернулся ко мне сразу же, пищеварение хорошее, кровь улучшается с каждым днем, и точно так же, с каждым днем, возвращается ясность мыслей.

Поэтому прошу тебя: возьми и забудь усилием воли о своей печальной поездке и моей болезни.

Живопись – знакомое тебе ремесло, и, черт возьми, мы, наверное, правы, оставаясь в душе людьми.

Видишь, я делаю то, о чем ты просил меня, – пишу то, что