радостью. Возвышенные мысли: чувство возвышенного О чем-то гораздо более глубоком, Чье жилище — свет заходящих солнц, И круглый океан, и живой воздух, И в голубом небе, и в сознании человека; Движение и дух, который побуждает Все мыслящие вещи, все объекты всех мыслей, И проходит через все. Поэтому я все еще Любитель лугов и лесов, И горы, и… узнавание, В природе и на языке чувств, Проводник, хранитель моего сердца и души. Из всех моих моральных качеств.30

Дороти тоже пришла к этому целительному, объединяющему вероучению и нашла его не противоречащим ее христианской вере. В конце своего гимна Вордсворт добавил пайон ей, как своей сестре-душе, и попросил ее держаться до конца

Наша бодрая вера в то, что все, что мы видим. Она полна благословений. Поэтому пусть луна Светит тебе в твоем одиночестве; И пусть туманные горные ветры будут свободны. Чтобы дуть на тебя;… и в последующие годы, Когда эти дикие экстазы достигнут зрелости В трезвое удовольствие, когда твой разум Станет особняком для всех прекрасных форм, Память о тебе будет как обитель. Для всех сладких звуков и гармоний…31

Лирические баллады» не были приняты благосклонно. «Они никому не нравятся», — сообщала миссис Кольридж — жена, простительно завидовавшая Музе своего мужа. Рецензенты были так заняты разоблачением неплотных соединений в «Маринере» и неплотных чувств в частушках Вордсворта, что, похоже, никто из них не признал «Маринера» будущим местом во всех антологиях, хотя некоторые заметили благочестивый пантеизм «Тинтернского аббатства». Маленькая книжка была продана тиражом в пятьсот экземпляров за два года, и Кольридж приписывает часть этих продаж моряку, который, судя по «Rime», решил, что книга является сборником флотских песен. Вордсворт приписал запоздание с продажей включению «Древнего Маринера».

В 1799 году, пока Кольридж находился в Германии, Вордсворт подготовил второе издание «Баллады». 24 июня он написал Коттлу: «Из того, что я понял, следует, что «Ancyent Marinere» в целом повредила тому. [Возможно, это и так.]… Если бы томик дошел до второго издания, я бы вставил вместо него несколько мелочей, которые скорее отвечали бы общему вкусу».32 Книга «Маринер» была включена во второе издание с (обезоруживающей?) запиской Вордсворта, в которой он признавал ее недостатки, но указывал на ее достоинства.

Это издание (январь 1801 года) содержало новую поэму Вордсворта «Майкл» — неторопливо рассказанную в стихах историю о восьмидесятичетырехлетнем пастухе, верном в труде, твердом в морали, любимом в своей деревне, и о его сыне, который переехал в город и стал беспутным дегенератом. В новом предисловии Вордсворт подробно и в знаменитых ныне предложениях изложил свою теорию поэзии: Любой предмет или идея могут породить поэзию, если они пронизаны чувством и несут в себе значимость; и любой стиль или язык может быть поэтическим, если он передает такое чувство и значимость. «Поэзия — это спонтанный перелив сильных чувств; она берет свое начало от эмоций, вспоминаемых в спокойствии»;33 Сам художник должен контролировать свои эмоции, прежде чем придать им форму. Но такие эмоции не ограничиваются грамотными или элитой; они могут проявляться как у неграмотного крестьянина, так и у ученого или лорда; и, возможно, в большей чистоте и ясности в более простой душе. Выражение также не нуждается в особом поэтическом словаре или стиле; лучший стиль — самый простой, лучшие слова — наименее обесцвеченные претенциозностью или напыщенностью. В идеале поэт должен говорить на языке простого человека; но даже заученные слова могут быть поэтическими, если они передают чувство и моральную силу.

Ведь в конечном итоге в любом искусстве важна нравственная составляющая. Что толку в нашем мастерстве владения звуком или формой, если мы не стремимся быстрее принять проясняющую, исцеляющую или облагораживающую мысль? «Великий поэт должен в определенной степени исправлять чувства людей…. делать их более здравыми, чистыми и постоянными, короче говоря, более созвучными природе — то есть вечной природе и великому духу вещей. Он должен иногда путешествовать перед людьми, а также поблизости от них».34 Идеальный поэт, или художник, или скульптор — это философ, облекающий мудрость в искусство, раскрывающий смысл через форму.

Это предисловие сыграло свою роль в истории, поскольку помогло покончить с вычурным языком, сословными предрассудками, классическими ссылками и мифологическими излишествами, которыми часто пестрели поэзия и ораторское искусство эпохи английского Августа. Она провозглашала права чувства и — в самом неромантическом стиле — давала еще один прием романтике. Сам Вордсворт был классического склада и настроения, наделенный мыслями и правилами; он обеспечил спокойствие воспоминаний, а Кольридж привнес эмоции и воображение. Это было прекрасное сотрудничество.

VIII. СТРАНСТВУЮЩИЕ УЧЕНЫЕ: 1798–99 ГГ

Не дождавшись публикации своей книги и получив дополнительный подарок Кольриджу от Джозайи Веджвуда и аванс Вордсворту от его брата Ричарда, два поэта и Дороти отплыли 15 сентября 1798 года из Ярмута в Гамбург. Там, после невпечатляющего визита к стареющему поэту Клопштоку, они расстались: Кольридж отправился учиться в Геттингенский университет, а Вордсворт и Дороти отправились в «вольный имперский город» Гослар, расположенный у северного подножия гор Гарц. Там, вопреки плану, но обездвиженные холодом, Вордсворты пробыли четыре месяца. Они топтали улицы, кормили печку,