поскольку был очень далек от таких намерений, и предоставил плебеям проголосовать относительно себя. 3. Сенат же тогда также присутствовал и много раз просил за тебя. Итак, виновниками какого из несчастий, случившихся с тобой, стали мы, патриции, и почему ты воюешь с нами, проявившими в тогдашнем споре такую благосклонность к тебе? Но, право, даже не весь плебс обнаружил желание изгнать тебя: во всяком случае, осужден ты был перевесом лишь в два голоса, так что не можешь, по справедливости, быть врагом и тем, кто тебя оправдал как ни в чем не виновного. 4. Однако я допускаю, если тебе угодно, что именно вследствие решения, принятого всеми плебеями, и мнения, высказанного всем сенатом, тебя постигло это несчастье и что справедлива твоя ненависть ко всем нам. Но женщины, о Марций, что тебе сделали плохого, из-за чего ты воюешь с ними? Какой голос они внесли за изгнание или какие неугодные речи против тебя молвили? 5. А наши дети — какую обиду причинив тебе или замыслив, они подвергаются опасности пленения и всего прочего, что, естественно, им придется испытать, если город будет взят? Несправедливо судишь, о Марций! И если ты думаешь, что следует таким образом ненавидеть тех, кто виновен и является твоим врагом, чтобы не щадить даже невинных и друзей, тогда ты рассуждаешь неподобающе благородному человеку. 6. Но даже опуская все это, — что ты мог бы ответить, ради Юпитера, если кто-нибудь спросил бы тебя, какую обиду претерпев от них, ты разрушаешь гробницы предков и лишаешь их почестей, которые они получают от людей? А в гневе на какую несправедливость ты грабишь, сжигаешь, разрушаешь алтари, святилища и храмы богов и не позволяешь им получать установленный обычаем культ? Что ты можешь сказать на это? Я, например, не вижу никакого ответа. 7. Пусть будет высказано тебе это понимание справедливости, о Марций, и касательно нас самих, членов сената, и касательно остальных граждан, которых ты стараешься погубить, никакого зла от них не испытав, и в отношении могил, святынь и самого города, породившего и вскормившего тебя.

XXV. Ну, а если в самом деле все же следовало, чтобы все люди, и даже те, кто не причинял тебе никакого вреда, вместе с женами и детьми были тобой наказаны, и чтобы все боги, герои[894] и младшие божества, город и сельская округа вкусили от безумия плебейских трибунов, и чтобы вообще никакая избранная часть не была освобождена тобой от возмездия, разве ты не получил уже достаточное удовлетворение, совершив убийство стольких людей, столько земель опустошив огнем и мечом, столько городов разрушив до основания и добившись того, что во многих местах перестали справлять праздники и приносить жертвы, а культы богов и божеств лишились установленных обычаем почестей? 2. Я, право, не считал бы достойным, чтобы человек, у которого есть хоть какие-нибудь помыслы о доблести, уничтожал друзей вместе с врагами и был суров и неумолим в гневе на согрешивших в чем-нибудь против него, в особенности после того, как уже очень строго наказал их. 3. Итак, это то, что мы могли привести в свое оправдание и в чем могли просить прощения у тебя за плебеев, а то, что мы, наиболее уважаемые граждане, можем из расположения посоветовать тебе в случае продолжения распри и обещать в случае примирения с родиной, таково: пока твое могущество наиболее велико и божество все еще оказывает содействие — стать сдержанным и самому распоряжаться судьбой, поразмыслив, что все обстоятельства подвержены переменам и никакое явление обычно не остается постоянно в одном и том же положении; что все выдающееся вызывает раздражение со стороны богов, как только достигнет вершины славы, и опять обращается в ничто. И в особенности это испытывают натуры упрямые и самонадеянные, выходящие за границы человеческой природы. 4. Но теперь у тебя имеется наилучшая из всех возможность прекратить войну: ведь и весь сенат захотел принять постановление о твоем возвращении, и народ готов утвердить этот закон и отменить пожизненное изгнание. Итак, что еще препятствует тебе снова увидеть самые милые и дорогие лица ближайших родственников и снова обрести желанную отчизну, а также начальствовать, как и подобало тебе, над начальниками и руководить руководителями, а детям и потомкам оставить после себя величайшую славу? Конечно, мы ручаемся, что все эти обещания немедленно осуществятся. 5. Ведь в настоящее время неудобно, чтобы сенат или народ приняли в отношении тебя какое-нибудь снисходительное или мягкое решение, пока ты стоишь рядом лагерем против нас и ведешь враждебные действия. Но если откажешься от оружия, то вскоре придет к тебе доставленное нами постановление о твоем возвращении.

XXVI. Конечно, эти блага достанутся тебе в случае примирения, а если будешь продолжать гневаться и не погасишь свою ненависть к нам, то тебя ждет много сложностей, из которых я назову две, ныне самые значительные и самые очевидные. Во-первых, то, что ты имеешь пагубное желание осуществить трудное, а вернее, невозможное дело — сокрушить могущество римского государства, и к тому же оружием вольсков. Во-вторых, то, что и в случае успеха, и в случае провала на твою долю выпадет считаться несчастнейшим из всех людей. А почему мне приходят в голову такие мысли в отношении тебя — выслушай, о Марций, никоим образом не раздражаясь из-за откровенности моих слов. 2. Так вот, подумай, во-первых, о неосуществимости предприятия. У римлян, как и ты знаешь, имеется многочисленная собственная молодежь, которую, если раздор будет устранен — а это произойдет в силу крайней необходимости именно теперь, в эту войну, ведь обычно все разногласия сглаживаются из-за общего страха, — ее не то что вольски, но и никакой другой народ в Италии не победит. Также велика сила латинов и остальных союзников и колонистов нашего города, которая, жди, вскоре вся придет на помощь нам. А полководцы, подобные тебе, и постарше, и молодые, имеются в таком количестве, сколько нет во всех остальных государствах. 3. Но величайшая из всех помощь, в опасностях ни разу не обманувшая наши надежды и лучшая, чем вся в совокупности человеческая сила, — это благосклонность богов, благодаря которым мы уже восьмое ныне поколение населяем этот город, до сих пор не только свободный, но процветающий и повелевающий многими народами. 4. И не сравнивай нас ни с педанцами, ни с толерийцами, ни с гражданами остальных малых общин, чьи городки ты захватил: ведь даже какой-нибудь полководец хуже тебя и с меньшим войском, чем это, одолел бы их малолюдство и слабость