Шрифт:
Закладка:
XXI. После того всякая земля, где бы он ни проходил, подчинялась ему, и никакой город не оказывал сопротивления, за исключением Лавиния: это первое поселение, которое основали троянцы, приплывшие в Италию вместе с Энеем, и от него пошел римский род, как ранее было у меня указано[891]. Так вот, жители его полагали, что следует скорее все вытерпеть, чем отказаться от верности своим потомкам римлянам. 2. Поэтому здесь имели место и упорные схватки на стенах, и ожесточенные сражения перед укреплениями: ведь стена не была взята приступом при первом натиске, но было решено, что необходимы время и отсрочка. Итак, отказавшись от штурма, Марций начал окружать город рвом и частоколом, карауля одновременно дороги, чтобы ни продовольствие, ни какая-либо помощь не попали к ним извне. 3. А римляне, слыша и об уничтожении захваченных уже городов, и о бедствиях городов, присоединившихся к Марцию, к тому же докучаемые посольствами, ежедневно прибывающими к ним от тех, кто сохранял дружественные отношения и нуждался в помощи, а также страшась осуществляемого окружения Лавиния стеной и опасаясь, что, если эта крепость будет взята, война немедленно докатится до них самих, поняли: спасением от всех зол будет только одно — если проголосуют за возвращение Марция из изгнания. 4. И даже весь плебс громко требовал этого, и плебейские трибуны хотели внести закон об отмене приговора. Но им воспротивились патриции, не считая достойным отменять что-либо из решений суда. А поскольку сенатом не было принято предварительное постановление, то и плебейским трибунам уже не казалось целесообразным внести это предложение плебсу. 5. Вот это и достойно удивления: по какой, в конце концов, причине сенат, в прежнее время горячо поддерживавший Марция, тогда стал противодействовать плебсу, хотевшему вернуть его из изгнания, — то ли испытывая настроение плебса и своим нежеланием уступать побуждая его к еще большему рвению, то ли желая защититься от обвинений в свой адрес, что, мол, не был он ни инициатором, ни соучастником ни в чем из того, что совершал Марций. Ведь трудно было догадаться о замыслах сената, сохранявшихся в тайне.
XXII. Однако Марций, услышав об этом от каких-то перебежчиков, настолько был разгневан, что, подняв тут же войско, повел его к Риму, оставив у Лавиния достаточный заслон, и немедленно встал лагерем около так называемых Клуилиевых рвов[892] на расстоянии сорока стадиев от города. 2. А на жителей Рима, узнавших о его появлении, напало такое смятение (думали, будто война сразу подойдет к их стенам), что одни, схватив оружие, без приказа бежали на стены, другие неслись толпой без командиров к воротам, третьи, вооружив рабов, взбирались на крыши домов, некоторые занимали крепость, Капитолий[893] и другие укрепленные места города; женщины, распустив волосы, бежали к святилищам и храмам, рыдая и моля богов отвратить от города надвигающееся бедствие. 3. Когда же прошли и ночь, и большая часть следующего дня и ничего не происходило из того, чего они так боялись, а Марций бездействовал, все плебеи сбежались на площадь и стали звать патрициев в сенат, и притом говорили, что если те не примут предварительное постановление о возвращении Марция из изгнания, то они сами, поскольку их предают, позаботятся о себе. 4. И вот тогда, собравшись на заседание, патриции постановляют отправить послами к Марцию пять человек из старейших сенаторов, к которым тот относился с наибольшей симпатией, чтобы провести переговоры о примирении и дружбе. Были же избраны от них следующие лица: Марк Минуций, Постум Коминий, Спурий Ларций, Публий Пинарий и Квинт Сульпиций — все бывшие консулы. 5. А когда они пришли к лагерю и Марций узнал об их прибытии, он, сев вместе с самыми выдающимися представителями вольсков и их союзников там, откуда больше всего людей могло услышать сказанное, приказал позвать послов. И как только они вошли, речь начал Минуций, наиболее рьяно выступавший за Марция во время своего консульства и более всех противодействовавший плебеям. А сказал он следующее:
XXIII. «Что ты, о Марций, испытал несправедливость со стороны плебса, будучи изгнан из отечества по гнусному обвинению, — все мы знаем. И мы полагаем, что в твоем поведении нет ничего удивительного, если ты сердишься и возмущаешься по поводу своей судьбы. Ведь для человеческой природы, несомненно, общим является такой закон — пострадавшему быть враждебным по отношению к сотворившему зло. 2. Но то, что ты не по здравому размышлению определяешь, кому тебе следует мстить и кого наказывать, и не соблюдаешь меры во взыскании этого наказания, но ставишь вместе невиновную сторону с виновной и друзей с врагами, потрясаешь неприкосновенные законы природы, приводишь в беспорядок установления, относящиеся к богам, и даже не помнишь уже самого себя, от кого и каким ты родился, — вот этому мы удивляемся. 3. И пришли мы, отправленные государством послы, выделяющиеся возрастом среди патрициев и наиболее расположенные к тебе, чтобы принести оправдание, смешанное с мольбой, и чтобы сообщить, на каких условиях мы предлагаем тебе прекратить вражду с народом. А кроме того — посоветовать то, что мы считаем для тебя самым лучшим и выгодным.
XXIV. Давай сначала поговорим о справедливости. Подстрекаемый трибунами плебс объединился против тебя, и те, кому ты был страшен, явились, чтобы казнить тебя без суда. Этому делу помешали именно мы, члены сената, и не допустили тогда испытать тебе что-нибудь противное справедливости. Позже те, кому мы воспрепятствовали погубить тебя, вызвали тебя на суд, выдвинув обвинение, что в сенате ты произнес против них возмутительные речи. 2. Мы и этому, как ты знаешь, оказали противодействие и не позволили, чтобы ты подвергся наказанию за свои мысли или слова. Потерпев и здесь неудачу, они в конце концов явились к нам, обвиняя тебя в стремлении к тирании. Это обвинение ты взялся опровергнуть сам,
