— Ты скоро узнаешь.

Глава 6. Воля Исвархи

Тулум почувствовал, как откуда-то из глубин души вновь рвется наружу рыдание и слезы подступают к глазам. Давно позабытые и даже постыдные слезы. Не он ли учил, что смерть так же естественна, как жизнь, что солнце восходит и заходит и нет нужды беспокоиться о закате, ибо восход неизбежен! Но сегодня он вдруг почувствовал, что осиротел. Тонкая ниточка, соединявшая его воспоминания с миром, где все было хорошо, где они с Ардваном бегали детьми в цветущих дворцовых садах, играя в прятки, оборвалась — и будто не было того мира…

— Святейший! — раздался рядом раздраженный молодой голос. — Тебе снова нехорошо? Не желаешь ли опереться о мою руку? Этак мы не дойдем до твоих покоев и к полудню!

Тулум отодвинулся от стены, на которую оперся, и бросил болезненный взгляд на молодого жреца в одежде северянина.

— Подожди, — сказал он. — Я пойду сам.

Неужели прошли всего день и ночь с этого мига, когда его любимый старший брат с огнем и дымом вознесся к небу, чтобы воссоединиться с вечным сиянием Исвархи! Он вспомнил, как вчера среди ночи был срочно вызван во дворец. Как вбежал в царскую опочивальню, полную рыдающих и вопящих слуг, и увидел мертвое тело брата. Оно лежало на смертном ложе, совершенно ненужное, как обноски некогда пышного одеяния, выброшенные за порог. Тулум подошел к брату, склонился над ним и заплакал — впервые за много лет. Не в состоянии сдержать накатывавших слез, он украдкой вытирал их тыльной стороной ладони, чтобы никто не увидел. Пришедшие с ним жрецы молча стояли поодаль, ожидая распоряжений. Обряд воссоединения богоданного государя с Отцом-Солнцем должен был состояться не позднее чем на рассвете следующего дня, а значит, начинать следовало как можно раньше.

— Твоя боль и скорбь — моя боль и скорбь, — раздалось с порога опочивальни.

Зять властителя Аратты, ясноликий Киран, сбросил плащ на руки сопровождавшего его воина и подошел к смертному ложу.

— Я знаю, что мои слова не вернут тебе брата, а нам государя, святейший Тулум. Могу сказать лишь одно — коварные мерзавцы накхи, совершившие это преступление, понесут справедливое наказание. И мы не остановимся, покуда не расквитаемся с ними сполна…

Верховный жрец чуть помедлил, стараясь унять слезы и восстановить дыхание. Он хотел было повернуться к пришедшему, но в последний миг решил этого не делать.

— Почему ты решил, что это были именно накхи?

— Рядом с убиенным Ардваном, да сольется воедино сияние его мудрости с сиянием Исвархи, была найдена двойная петля с узлами — удавка накхов.

Киран говорил громче обычного — должно быть, желая, чтобы его слышали все присутствующие.

— Если рядом с моей пустой миской положить твою ложку, будет ли считаться, что ты уже отобедал? — возразил Тулум.

— Кому же еще, кроме накхов, нужна была смерть нашего обожаемого государя? — воскликнул Киран. — Прости, я возвысил голос… Но боль утраты разрывает мое сердце!

Тулум все же повернулся и поглядел на собеседника. Лицо государева зятя было, по придворному обыкновению, выбелено, глаза подведены и губы накрашены кармином, будто начальник столичного воинства только что напился крови. Но зоркий глаз верховного жреца отметил в этом некую небрежность, будто лицедей опаздывал на подмостки и, торопясь, решил, что издали сойдет и так.

— Быть может, ты и прав. Но что, если, кроме накхов, здесь, во дворце, притаился еще какой-то враг? — предположил Тулум. — И, зная, что нынче мы враждуем с накхами, он подбросил сюда удавку, чтобы отвести от себя подозрения? Что, если во дворце еще остались заговорщики, причастные к мятежу Артанака? — Он также возвысил голос, чтобы его слышали все присутствующие. — И они тщательно таятся, желая истребить всех, кто имеет хотя бы самые малые права на престол? В таком случае и я, и ты в опасности! Значит, нам следует принять меры, чтобы обезопасить себя и покарать врага, кем бы он ни был!

Тулум говорил медленно, внимательно наблюдая за раскрашенным арием. Лицо того и впрямь напоминало застывшую маску, но взгляд был напряжен, точно Киран опасался, не выхватит ли святейший Тулум что-нибудь острое и не поразит ли его прямо на месте.

Молчание длилось, пожалуй, чуть дольше, чем было необходимо. Но ответ царского зятя прозвучал спокойно и уверенно:

— Твои слова неизменно полны мудрости. Я не подумал о том. Что ж, если это и впрямь возможно, прошу тебя, возложи себе на плечи хлопоты, связанные с церемонией Воссоединения, ибо это главное и самое срочное из дел. Я же позабочусь об остальном. Увы, на сегодня лишь мы с тобой остались ближними к покойному государю. Однако, ежели ты умолишь Исварху позаботиться о его детях, я сделаю все, что в человеческих силах, дабы защитить престол от любых врагов…

Убедившись, что святейший не намеревается ему возражать, Киран воодушевленно продолжил:

— И вот еще — чтобы единство наше было незыблемо, я прошу, чтобы сей человек, — он хлопнул в ладоши, и в опочивальню из соседней залы вошел жрец в рыжеватом одеянии, какое обычно носили служители в храмах севера, — всегда был рядом с тобой. Он сможет в любой час отыскать меня и передать твои слова. Он примет на себя все хлопоты, оставив тебе лишь служение господу Исвархе и занятие высокими науками во славу нашей державы. И поверь, святейший Тулум, я не пожалею ни жизни для защиты трона, ни золота для величия твоего храма!

Киран закончил говорить и почтительно склонил голову — то ли для того, чтобы показать свое преклонение перед мудростью верховного жреца, толи для того, чтобы спрятать глаза. Тулуму показалось, что второе. Он прислушался — из-за стены доносились приглушенные голоса и тихое бряцание оружия. Должно быть, царский зять прибыл сюда не один.

«И вероятно, если я ему откажу, — подумал Тулум, — если напомню, что, в отсутствие сыновей у Ардвана, именно я должен взойти на престол, — очень может быть, что я умру от непереносимой скорби прямо сейчас, над телом старшего брата… А сопровождавшие меня жрецы — вполне может быть, что потом окажется, что со мной сюда приходили такие же северяне, как этот. Жрецы, которые не знают толком ни одной молитвы и только распускают слухи о своем необыкновенном Светоче Исвархи… Да уж — и брат, и я недооценили этого красавчика. К счастью, и он меня недооценивает, вероятно полагая, что он может просто откупиться, оставить мне занятия наукой и храм и забраться на престол, получив мое благословение… Что ж, пусть и дальше