берегах Иссык-Куля и прыгнул в его прозрачные воды. После этого его здоровье пошатнулось, и он, как известно, удалился с высоких постов. Ничего не поделаешь: сработал принцип, действовавший в партийном руководстве. Н. С. Хрущев на XX съезде определил его так: «Руководящее ядро партии представляет собой не группу связанных личными отношениями или взаимной выгодой людей, а деятельный коллектив руководителей, отношения которых строятся на принципиально идейной основе, не допускающей ни взаимной амнистии, ни личной неприязни». Ах, как они любили, ах, как они любили!

Так вот, слеза в голосе дорогого Никиты Сергеевича при упоминании о коварстве смерти, вырвавшей столь несвоевременно из наших рядов т. Сталина, была лукавой, как слеза невесты в первую брачную ночь. И как невеста, которая плачет и отдается восторгам, так Никита Сергеевич выступил с докладом о культе личности. Сразу после съезда никто не знал о его закрытой части. Делегаты, как обычно, вдоволь нааплодировались, спели Интернационал по бумажкам (наизусть, как известно, этот гимн делегаты не знают) и разъехались по домам. Через некоторое время в Свердловском Райкоме Партии появилось закрытое письмо ЦК КПСС, содержавшее доклад Хрущева о культе личности Сталина. И. Г. Гришков и я, благодаря М. Ковалевой, получили возможность прочитать его. Мы сидели в маленькой комнатенке, читали, и волосы у нас шевелились от ужаса. Самое страшное впечатление производили факты беззаконных репрессий, пыток, смертных казней. В докладе приводились цитаты из писем Постышева, Рудзутака и др., в которых эти люди перед ликом смерти пытались убедить Сталина в том, что он окружен авантюристами. В докладе признавалось, что без всяких оснований были высланы из родных мест чечены, ингуши, балкарцы, т. е. все, кого называли спецпереселенцами. Так приподнялась завеса над тайной сталинских злодеяний. Но трагедия не обошлась без идиотства. Такой уж нрав был у Никиты Сергеевича. Он, развенчивая полководческий гений Сталина, объявлял, что тот по глобусу руководил военными действиями; подозревая маршала Жукова в суевериях, говорил: «Жуков перед наступлением землю нюхает!» Как эта чертова смесь умещалась на одном и том же листе бумаги – я не знаю. Но ясно одно: все это было воспринято слушателями, как равно достоверные факты: убийство невинных людей, руководство военными действиями по глобусу и нюхание земли. Ни у кого это не вызвало протеста. Таков уж был нравственный облик слушателей. А Хрущев живописал обстановку: «Едем мы с т. Булганиным по вызову к Сталину и не знаем, куда поедем обратно – дальше работать или в тюрьму!» Рассказал он, как Сталин редактировал свою «Краткую биографию», как преувеличил свою роль в гражданской войне; предложил Ворошилову: «А ты бы взял и написал, какие Сталин совершал подвиги под Царицыным!» В таком трагико-шутовском тоне выступал И. С. Хрущев. Как и Петр Великий, он был вечным работником. Но Петр хоть имел специальности мореплавателя и плотника. Никита Сергеевич закончил промакадемию по очень широкому профилю.

Иван Григорьевич и я были потрясены по-разному. Для него все звучало громом с ясного неба. Для меня, по понятным причинам, оправдывались смутные подозрения. Иван Григорьевич негодовал. Я полагал, что сказано мало. Иван Григорьевич пытался что-то объяснить, что-то поставить под сомнение, обнаружить логику событий. Мне объяснений не требовалось. Меня не интересовал вопрос, руководил ли Сталин военными действиями по глобусу или по топографической карте. Бесспорно было главное: мой отец, как миллионы других, погиб напрасно. Сталин сам отрабатывал славословия себе, он был повинен во всем причиненном народу зле… Ежов, Берия и прочая шваль – пешки, исполнявшие его жестокую волю. Вставал другой вопрос: зачем все это понадобилось Сталину? Кто он – маньяк или злодей? Тогда на этот вопрос у меня не было ответа. Разумеется, содержание закрытого письма я подробно рассказал в тот же день Сарре, а через некоторое время его зачитывали всем, вплоть до домашних хозяек.

Вот здесь-то и встал вопрос, как быть со списком литературы в наших «Методических указаниях». Я стоял за то, чтобы работы Сталина выбросить из них. Иван Григорьевич соглашался на сокращение их числа. Ценных указаний на сей счет не поступало. Закрытое письмо Центрального Комитета прочитали, и оно исчезло из обращения. Что касается Н. С. Хрущева, то он менял свои оценки в зависимости от того, в какую часть света обращался лицом, произнося очередную речь: то он костил Сталина на все лады, то вдруг заявлял: «Дай, бог, каждому быть таким марксистом, как Сталин». Наши споры с Гришковым завершились компромиссом: число работ Сталина в списках литературы свели к минимуму. Но, как выяснилось, и ими заочники воспользоваться не смогли: произведения Сталина исчезли с библиотечных полок и сразу стали библиографической редкостью. «Методические указания» вышли в свет своевременно, и заочники готовились по ним к летней сессии 1956 года.

Между тем культ личности обсуждался везде. Вставал вопрос, что это такое? За рубежом заговорили о сталинизме. У нас про такое и слышать не хотели. На одном из активов во Фрунзе выступил профессор Джунусов, уже тогда казавшийся мне помесью свиньи и барана. Он изрек: «Сталинизм – это ленинизм плюс ошибки». Понятно, что на этот афоризм можно было только плюнуть. Спрашивали, почему возник культ личности Сталина? Джунусов отвечал, что всему виной большие наши достижения, которые почему-то приписали Сталину. Джунусова спросили: будет ли у нас снова культ личности, или мы перестанем преуспевать? Профессор ошалело развел руками. И еще был вопросик: кто теперь считается верными соратниками т. Сталина? Их-то теперь и не оказалось! И последнее недоумение: почему не соратники, но выдающиеся деятели партии и государства молчали в тряпочку, зная о зверствах и беззакониях? Ответ нашли поразительный. В постановлении ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий» говорилось без зазрения совести: «Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжелыми последствиями. Может возникнуть вопрос: почему же эти люди не выступили открыто против Сталина и не отстранили его от руководства? В сложившихся условиях этого нельзя было сделать… …Сталин повинен во многих беззакониях». Однако Сталин пользовался громадным авторитетом. «Всякое выступление против него в этих условиях было бы не понято народом, и дело здесь вовсе не в недостатке мужества». Здорово сказано. Храбрые мужи вертятся, как на булавках стрекозы, но ответа на поставленный вопрос не дают. А дело-то, по-моему, вот в чем: Сталина действительно окружали верные соратники, потому они и молчали. А зачем подняли крик? Следует, очевидно, учитывать две причины. Одна из них экономическая. В 50-х годах наша экономика, особенно сельское хозяйство, переживала громадные трудности.