ко мне подошла группа несчастных. У них гибли дети, родители, братья и сестры. Я всем разрешил отъезд. Они попросили разрешение на досрочную сдачу экзаменов. Я приложил руку к сердцу: «Товарищи! Как вы можете в такой ситуации думать об экзаменах. Поезжайте, отдайте последний долг умирающим, оправьтесь от потрясения, а потом, в будущем году сдадите экзамены!» Так я и постановил. Совершилось чудо. Старуха смерть отступила от своих жертв. Да, чувство юмора дело очень нужное. Сессия прошла, как мне казалось, успешно. Это и действительно было так. Но дело не в этом. В институте, как и на факультете, установилась новая психологическая обстановка. На виду, во всяком случае, с заочниками не пьянствовали, с заочницами толпой не ездили в Карагачеву рощу. После сессии, закончив дела, я поехал в Москву и провел там отпуск.

Это пребывание в Москве было таким же насыщенным, как и прошлое. Я занимался покупками, ходил по гостям, побывал у всех своих преподавателей. В Москву я снова ехал с Глускиным и Вайнбергом. Последний перебирался в столицу совсем, а Глускина пригнало сюда следующее: прочитал он книжку министра Сельского Хозяйства – Мацкевича об американских впечатлениях. Под ее непосредственным влиянием что-то сымпровизировал на лекции. Ему влепили строгача с занесением и выгнали с работы. Он поехал в Москву за справедливостью. Здесь ему сказали, что справедливость торжествует на местах, а в Москве ему делать нечего. Предложили Глускину работу в Петропавловске-Камчатском. Так он навсегда расстался с Токтогоновым. Последний же недолго продиректорствовал в Пржевальске. Там его пленила эмансипированная киргизка с чу́дным именем – Сада. Она была красива, молода и легкомысленна. Это и погубило Султана Токтогонова, который бросил старую, некрасивую, глубокомысленную супругу с множеством детей разного возраста. За этот подвиг Токтогонова перевели заведующим кафедрой Истории КПСС в наш институт. Б. М. Дядюченко в это время руководил колхозом. Глускин, Вайнберг и я покутили в «Арарате» и расстались. Я вернулся во Фрунзе проводить государственные экзамены. Прошли они хорошо. В октябре 1955 года окончила Исторический факультет КГЗПИ и УИ Маша Ковалева – секретарь Свердловского Райкома города Фрунзе. В ходе экзаменов она, с моего разрешения, передавала шпаргалки экзаменовавшимся, sic transit gloria mundi. Сохранилась фотография выпуска, на которой я впервые запечатлен «как декан факультета», выражаясь термином моего друга и учителя И. Н. Глускина. Я много от него узнал, но не так уж много позаимствовал.

Теперь началась громадная работа по подготовке нового 1955–56 учебного года, богатого многими событиями. К этому времени сложилась довольно прочная компания: Женя, я, Гришковы, Миркины, Сарра Саксонская. С ней я дружил прочно. Мы часто встречались: вместе устраивали праздники, у Гришковых – майские, у нас – ноябрьские, у Сарры или Миркиных – Новый Год. Обычно приходили Скляр и Шелике.

В третьем номере Вестника Древней Истории за 1955 год вышла моя статья «Манихейство в Римской Империи по данным Acta Archelai». Я стал собирать урожай со своей диссертации. Даря́ оттиск статьи Сарре Саксонской, я сказал ей шутя и вместе с тем надеясь на то, что мои слова оправдаются: «Посмотришь, эта статья вызовет международный резонанс!» Почему я так думал? Да потому что у нас никто о манихействе не писал. За границей его так не характеризовали. Что касается Сарры Саксонской, то она в мировом значении моих статей не сомневалась. Каково же было мое изумление, когда в адрес КГЗПИ и УИ пришло на мое имя письмо из Академии Наук Германской Демократической Республики. На конверте черным по белому значилось: «Господину профессору доктору А. Л. Кац». Вот это письмо в переводе с немецкого:

Многоуважаемый господин профессор!

Редакция журнала Bibliotheca Classica Orientalis просит вас выслать реферат вашей работы «Манихейство в Римской Империи по данным Acta Archelai». Предполагается его опубликовать в одном из первых выпусков нашего журнала. Заранее благодарен вам, с глубоким уваженном, Вам весьма преданный профессор доктор Ирмшер».

Я хотел пуститься в пляс, но воздержался. Показал письмо директору. Тот ничего не понял. Женя поняла все сразу, Наташка, несмотря на молодость – тоже. Я пошел к Гришкову. Тот меня поздравил. Двинулся к Сарре посоветоваться, как быть. Она, найдя совершившееся абсолютно закономерным, порекомендовала проконсультироваться у помощника Министра Иностранных дел Киргизской ССР – Петра Адамовича Тутлиса. Можно было бы пойти к самому Министру – Кондучаловой. Это было бы ее первым делом на внешнеполитической арене. Именно поэтому она не могла бы дать мне нужный совет. Я двинулся к П. А. Тутлису. Иностранных дел он не вел за их отсутствием. Тем не менее носил серую дипломатическую форму, представляя во Фрунзе дипломатический корпус. В силу своей уникальности он был его дуайеном. Сидел он за большим столом в небольшом кабинете. Меня Петр Адамович принял с тонкой изысканностью дипломата: «Чем могу служить?» Я протянул ему письмо из Берлина. Он его повертел и спросил: «Ну, что же вы решили?» Во-первых, я все же пересказал ему содержание письма и прочитал ему свой ответ: «Глубокоуважаемый господин профессор! Я получил Ваше любезное письмо, содержащее приятное предложение напечатать реферат моей статьи «Манихейство в Римской Империи по данным Acta Archelai». С удовольствием принимаю Ваше дружеское предложение и высылаю требуемый материал. Примите, господин профессор, уверения в искренней преданности. Кандидат исторических наук А. Л. Кац». Тутлис выслушал, склонив голову, и сказал: «Хорошо! Только замените обращение “господин профессор” на “товарищ профессор”. Надо приучать их к революционной терминологии». Я поблагодарил дипломата за совет. Выяснил, что имею право вступать в контакты с Академией Наук в Берлине. Я не стал менять формы обращения к профессору Ирмшеру. Мне показалось, что его перевоспитание выходит за пределы моей компетенции, а вмешиваться во внутренние дела дружественной державы я не захотел! Написал реферат, уложив его на трех страничках. Лев Абрамович Шейман выслушал его и одобрил стиль. Я все запечатал в конверт и отправил в Берлин. Вскоре я получил оттуда оттиск с опубликованным рефератом. Так совершился мой выход на международную арену. Мы ликовали. При встрече с С. Л. Утченко в Москве я рассказал ему о контактах с ГДР. Он сказал: «Вот это настоящая демократия. У нас потребовалось бы для отправки реферата разрешение высоких инстанций!»

Статья о манихействе не осталась незамеченной и у нас. На нее ссылаются в своих работах В. Г. Луконин и Н. И. Голубцова. Она послужила поводом к тому, что в марте 1964 года я получил заказ из «Исторической энциклопедии» написать две статейки «Мани» и «Манихейство». В апреле я свалился. 16 июля